Каролин Терри - Короли алмазов Страница 58

— За твоей отеческой заботой скрывается тот факт, что ты хочешь прежде всего остановить кражи алмазов, а не улучшить жизнь рабочих. Как ты думаешь, наши рабочие тоже будут выступать против закона об обысках?

— Я надеюсь, что наши люди настроены лояльно, — задумчиво произнес Мэтью, — а если приезжие рабочие не выйдут на работу, — кстати, мне очень хочется, чтобы Коннор и Браун именно так и поступили, потому что они по уши увязли в торговле крадеными алмазами — у нас хватит других, чтобы продолжать работу. Ничто не должно остановить производство.

— Я сомневаюсь, что Николас согласился бы с тобой. Продажа алмазов в Лондоне снизилась.

— Тем не менее дела у нас идут лучше, чем у всех остальных. — Тон Мэтью был довольно резок. Он болезненно воспринимал намеки, что пристраивает на выгодную работу друзей, когда Николас возглавил «Брайт Даймондс» на Хаттон-Гарден. — И я все же считаю, что мы должны открыть контору в Нью-Йорке. «Корт Даймондс». Звучит неплохо?

— Конечно. Но когда придет время, я бы хотел сам руководить этим отделением, а пока я не готов покинуть Кимберли.

— Я ничего не имею против. Пойми меня правильно, мне вовсе не хочется расставаться с тобой; мы ведь так долго были вместе. Но представительство в Америке очень важно для нашего бизнеса. Вспомни, как успешно ты продал алмаз Тиффани.

Наступило молчание. Они оба вспомнили желто-золотистый алмаз, который они нашли на шахте в Кимберли: самый крупный в мире желтый алмаз, который Корт продал знаменитой нью-йоркской фирме Чарльза Тиффани.

— Когда-нибудь, — сказал Корт, — но не сейчас. — Не мог же он сказать Мэтью, что у него не хватит решимости покинуть Энн.

— Понимаю. Ты хочешь оставаться здесь, чтобы самому блюсти свои интересы, — поддразнил его Мэтью. — Ты не доверяешь мне увеличивать твой банковский счет, хотя он у тебя, вероятно, самый большой в Кимберли. Кроме своей поездки в Америку в семьдесят девятом ты больше ни на что не тратил.

— Мне не на что и не на кого тратить деньги. — Корт улыбнулся, но душа его сжималась от боли. Со своим богатством он был как на необитаемом острове, где не на что было его потратить. Чтобы богатство доставляло удовольствие, ему надо было иметь семью и дом в своей стране. По иронии судьбы он, кажется, был обречен влюбляться в женщин Мэтью и продолжать накапливать состояние.

Сейчас боль в его душе была сильнее, чем обычно: Энн, наконец-то, ждала, ребенка.

Энн уже начала окончательно терять надежду когда-либо родить ребенка. Больше всего на свете ей хотелось иметь детей, и ее неспособность забеременеть заставляла ее впадать в уныние. Она консультировалась с врачами: все дело в климате, говорили ей; у нее было слабое здоровье, к тому же в ее родне были случаи бесплодия. Энн испытывала острую зависть к Изабель, которая уже родила еще одного сына, и глубокое сочувствие к Джейн, у которой тоже не было детей.

За эти шесть трудных и одиноких лет Энн обставила дом, посадила сад и обучила полдюжины слуг. Для Мэтью и для Корта, который жил с ними, этот дом был родным, но Энн не находила здесь покоя.

Она ненавидела Кимберли: ненавидела пыль, которая забивалась в каждый угол и каждую щелочку; жару, которая лишала ее сил; резкий сухой ветер, который высушивал ее волосы и кожу; и мух, которые облаком вились над ней, куда бы она ни шла. Она ненавидела этот уродливый город и не испытывала уважения к его разноязыким дерзким жителям, большинство из которых стремились добыть побольше денег и как можно скорее.

Однако, никто не догадывался, что она была несчастлива. Как и Мэтью, Энн была горда и скрывала свои истинные чувства. И она постоянно старалась делать что-нибудь нужное.

Что касается слуг, то Генриетта оказалась очень надежной и полезной. У нее был дальний родственник — отличный шеф-повар, и она уговорила Пьера приехать из Франции на алмазные рудники, пообещав ему, что он быстро разбогатеет, и вскоре вышла за него замуж. Энн была очень рада такому повороту событий: во-первых, она получила отличного повара, и во-вторых, сохранила Генриетту. Кимберли был не слишком подходящим местом как для вышколенной горничной, так и для ее утонченной хозяйки.

Сад стал для Энн настоящим источником радости. Она посадила цветы, которые напоминали ей о доме — розы, нарциссы, ноготки, георгины и гвоздики, но она так же увлеклась и южноафриканскими разновидностями, которые она сама привезла из Кейптауна и Наталя. От постоянного полива и тщательного ухода все растения в саду буйно цвели — красные алоэ; белый и желтый арум; агапантус, называемый еще африканской лилией, цветы которого напоминали колокольчики; стрелиция — экзотический цветок с похожими на птиц синими и белыми соцветиями; изящные белоснежные чинчеринции; разноцветные гладиолусы; и наконец, особо любимые Энн пышноголовые изменчивые протеи.

Сознавая свое положение в местном обществе, Энн занималась благотворительностью, но слабое здоровье мешало ей посвятить этим занятиям больше времени. Африканский климат с жаркими душными днями и холодными ночами лишал ее сил. И хотя ей удалось избежать эпидемии тифа и пневмонии, она слегла с лихорадкой, которая иссушила ее тело, и она так и осталась худенькой и слабой.

Жизнь, конечно, не была совсем мрачной. В городе устраивались концерты и званые вечера, бывали представления драматического общества. Однако, жизнь Энн протекала с постоянным ощущением своего одиночества. Никто из дам в городе не соответствовал ей по социальному положению, и это разделяло их. Не меньше чем о ребенке, Энн мечтала о друге. Так случилось, что ее ближайшим другом стал Джон Корт.

Энн с грустной улыбкой вспоминала прошедшие бесплодные годы. Казалось бы, в детской должны были давно звучать голоса детей, потому что спальня была единственным местом, а часы в постели с Мэтью единственным временем, когда она по-настоящему общалась с ним. Вне спальни они редко бывали одни. Конечно, Корт почти всегда обедал с ними, и иногда они принимали гостей. Мэтью часто отсутствовал по вечерам, поэтому Энн много времени проводила одна или в обществе Корта. Иногда у нее возникало такое чувство, что Джон Корт — ее муж, а Мэтью — любовник.

Энн никогда не спрашивала Мэтью, куда он ходит. Если бы она спросила, он мог подумать, что ее это волнует, и она не хотела, чтобы у него создалось такое ложное впечатление. Она считала, что большую часть времени он проводит со своими любимыми алмазами, а другую — с любовницей или любовницами, потому что у него их, вероятно, больше одной.

Гуляя перед обедом по саду с Сэмом, Энн думала о ребенке, который должен был родиться через четыре месяца, и о том, как тогда изменится ее жизнь. Из-за малыша ей непременно надо сегодня застать Мэтью одного и поговорить с ним о важных вещах.