Ферн Майклз - Пленительные объятия Страница 59

Сирена к этому времени успела сделаться настоящей светской львицей, известной в самых аристократических кругах. Если рядом с ней не было сэра Лэнгдома, его место всегда старался занять Тайлер Синклер. Домогались ее общества и некоторые другие джентльмены. Сирена редко кому отказывала в общении. Но когда поклонники вдруг начинали клясться ей в любви до гроба, она мягко, но решительно отстраняла их от себя. Сеньорита не хотела завязывать с кем-либо из них серьезных отношений. Да что там серьезных — никаких отношений вообще! Тайлер был ее другом. Она любила появляться с ним вместе на балах или светских раутах, но и только. В остальном их связь была чисто платонической. Что касается Стефана, то он тем более ни на чем не настаивал, хотя с виду казался франтом и даже прикидывался опытным донжуаном. Однако в компании Сирены старик всегда выглядел немного испуганным, всегда был настороже, словно бы одно неверное движение, одно случайно оброненное слово с его стороны — и он навеки будет изгнан из столь любезного ему общества.

Впрочем, сэр Лэнгдом был вполне доволен и тем, что сделался постоянным спутником сеньориты Кордес. Его статус в глазах света заметно вырос, однако Стефан был далек от мысли, что обязан всем этим своим собственным заслугам или же обаянию. Он понимал, что, если б не Сирена и не оказываемая ей бароном и баронессой поддержка, ничего подобного ему добиться не удалось бы.

Да, сеньорита Кордес была нарасхват среди лондонской знати. Даже хозяйки относительно закрытых салонов требовали, чтобы она их непременно посетила. Впрочем, Сирена не оставалась в долгу. Она платила за гостеприимство тем, что устраивала у себя на Кинг-стрит роскошные балы и званые обеды, у многих вызывавшие зависть своим размахом и непринужденным изяществом.

Тайлер внимательно следил за развитием отношений Лэнгдома и Сирены. Одно время он хотел выложить ей все, что знал о Стефане, но потом передумал. Сеньорита Кордес была достаточно опытной и весьма искушенной в сердечных делах женщиной. Она и сама могла постоять за себя в случае необходимости, поэтому любое вмешательство в свою жизнь расценивала как бестактность и грубость.

«До свадьбы Ригана и Камиллы остается еще девять дней, — как жернова, ворочалось в мозгу у Тайлера. — Наверняка пригласят и меня. Интересно, как мне следует себя повести? Сделать ли вид, что между мной и Камиллой ничего не было?»

На какое-то мгновение Синклеру стало жаль ван дер Риса: этот бедолага тужится изо всех сил, чтобы наскрести денег на свадьбу и не ударить в грязь лицом. Но, с другой стороны, он ведь разделит ложе с Камиллой! Узнает, как мягка ее кожа, как податливо тело, как… Нет, Тайлер ненавидел голландца, ненавидел так же сильно, как пылко любил юную леди Лэнгдом. Синклер чувствовал себя беспомощным. Если родители узнают, что он тайно женат, то без особых раздумий и угрызений совести лишат его наследства. Да, они всегда любили свое дитя, во всем его баловали, но это… это было уже слишком. Остается лишь дожидаться своего двадцатипятилетия, но к тому времени Камилла, наверное, успеет сделаться матерью и будет качать на руках маленького ван дер Риса!

Точно мириады светлячков отражались в чернильно-фиолетовой воде Темзы береговые огни. Была середина мая, и парад Королевской флотилии вновь сделался гвоздем сезона. Каждый год, согласно традиции, король, его двор и специально приглашенные гости собирались в Уайтхолле и затем спускались к реке, где их уже дожидался целый выводок украшенных гирляндами и расцвеченных бумажными фонариками барок. В течение всей прогулки слух высочайших особ услаждало пение менестрелей. На бакенах, отмечая маршрут флотилии, горели смоляные факелы. Берега были запружены народом, желавшим поглазеть на суверена и его придворных.

Наконец, пройдя под Лондонским мостом, вереница судов остановилась. Пассажиры перебрались на мост для того, чтобы перекусить в специально разбитых для угощения гостей шатрах и потом немного потанцевать под музыку, исполняемую все теми же менестрелями.

Поскольку родители Тайлера, барон и баронесса Синклер, находились за границей, в Шотландии, он решил воспользоваться присланными для них приглашениями и явился на торжества с Сиреной. Ночь была теплой, но не душной: с Ла-Манша постоянно дул легкий бриз. Король Чарльз вел себя с гостями на редкость приветливо и обходительно, без всякой заносчивости беседовал с ними, интересовался, как идут дела в их поместьях.

Прогулка по реке удалась на славу, и Сирена, идя об руку с Тайлером по Темз-стрит, чтобы отыскать дожидавшийся их экипаж, все еще хохотала над некоторыми особенно остроумными замечаниями своего спутника.

Кареты длинной вереницей вытянулись вдоль улицы, захватив даже часть Бридж-стрит. Это напомнило сеньорите Кордес о недавнем происшествии у Пассажа, когда ее чуть было не переехал тот загадочный, но явно злонамеренный извозчик. При одной мысли о том, что с ней могло тогда произойти, Сирена вздрогнула, а кровь медленнее потекла в ее жилах. Не было оснований подозревать, что наезд был совершен умышленно, и все же свирепая физиономия кучера, яростно нахлестывающего лошадей, время от времени возникала в сознании натерпевшейся страха женщины.

— Ну-ка, вернись, ты, вонючка! — послышался внезапно грубый мужской голос, заглушая далекие звуки праздничной жизни. — Вернись, кому я сказал!

Тайлер покрепче прижал к себе Сирену, чтобы защитить ее от возможных посягательств (та часть Лондона, где они находились, славилась обилием воров и головорезов).

— Вернись сюда немедленно! — опять раздался крик, и внезапно, без всякого предупреждения, из-за угла Сент-Мартинс-Лейн появилась какая-то едва различимая в темноте фигурка и сломя голову бросилась прямо на Тайлера и Сирену. В тусклом свете уличных огней им удалось кое-как разглядеть худенькое, едва прикрытое лохмотьями тело ребенка — девочки лет десяти, с выпученными от страха глазами, убегавшей от своего преследователя. Действительно, за ней несся лакей в расшитой золотой тесьмой ливрее, и на поверхности его бог весть откуда взявшейся дубины играли зловещие огненные блики.

— Я догоню тебя, догоню, маленький вонючий бесенок!

Неожиданно ребенок с размаху налетел на Сирену и сразу же запутался в ее юбках. Испанка, словно тигрица, охраняющая своего детеныша, обняла чумазую беспризорницу и почти с наслаждением вдохнула затхлый запах ее обносков и давно не мытой, растрепанной головенки.

— Пожалуйста, мэм, отпустите меня, иначе он убьет меня! — завизжала девочка, оглядываясь на лакея.

Сирена заглянула в слишком большие для изможденного лица глаза ребенка и увидела в них не только выражение испуга, но и жуткое одиночество, тоску, безысходность. Подобное выражение бывает в глазах затравленного зверя. Вывернувшись из рук своей заступницы, в чью помощь она, вообще-то, не верила, девчонка во весь дух побежала прочь, шлепая босыми пятками по булыжной мостовой.