Жюльетта Бенцони - Три господина ночи Страница 6

Казанова всегда любил тайны. И потом, спешить было некуда. Он решил на время остаться в Чезене, хотя бы для того, чтобы самому выяснить, что именно облегает — и очень тесно! — бархатный наряд юного Анри.

3. Марсельская красавица

Гостиница «Золотой лев», стоявшая на пьяцца-дель-Пополо в Чезене, была отделана с большим вкусом. Чистая, прекрасно оборудованная, она, со своей отменной кухней и удобными комнатами, привлекала всех знатных проезжающих. Венгерский дворянин и его юный спутник, так сильно возбудившие любопытство Казановы, занимали там две великолепные комнаты на втором этаже и, похоже, нисколько не торопились покинуть столь приятное жилище. Джакомо и его друг Антонио Балетти поселились в комнате, соседней с той, где жил юный Анри; впрочем, Антонио это не так уж и нравилось.

— Городок прелестный, гостиница превосходная… И этот молоденький мальчик слишком уж красив для мальчика, готов признать. Но неужели мы должны из-за этого задерживаться здесь? Мы, кажется, собирались во Францию?

— Скажем, теперь мы торопимся туда несколько меньше. Я уверен, что этот мальчик — женщина, и женщина слишком обольстительная для того, чтобы довольствоваться таким старикашкой, как этот венгр. Я хочу знать, что они делают вместе.

— А что им, по-твоему, делать? Может быть, она его дочь…

— Ты глуп или глух. Она француженка, это бросается в глаза и лезет в уши, а он — настоящий венгр. Он не говорит ни на одном известном языке… разве что на латыни. Но если тебе не терпится, можешь двигаться дальше. Я тебя догоню…

— Если ты за три дня не образумишься, я так и сделаю, — проворчал Антонио.

Разумеется, через три дня он уехал один, предоставив Казанове наслаждаться предпринятой им по всем правилам осадой, которая, впрочем, обещала оказаться не из легких. Венгр и Анри с поразительным упорством уклонялись от знакомства. Самое большее, чего смог добиться венецианец, — обменяться с ними несколькими латинскими или французскими словами за столом, поверх ломтя хлеба или тарелки спагетти.

И все же по тем взглядам, которые лже-юноша — Джакомо все больше убеждался в том, что истинная его природа женская, — порой бросал на него украдкой, пока венгр поглощал пишу в неимоверных количествах или опорожнял бесчисленные кувшины вина, он пришел к выводу, что это прелестное, немного раздражающее и обаятельное двуполое создание не вполне к нему равнодушно.

Поскольку их спальни располагались по соседству, ему нетрудно было убедиться в том, что между Анри и венгром не существовало никаких интимных отношений. Последний, как только ложился в постель, начинал храпеть так, что дом едва не рушился, и он никогда не переступал порога комнаты своего «секретаря».

И вот как-то ночью Казанова, который, как всякий венецианец, еще не разбитый подагрой, умел лазить по веревочным лестницам и забираться в окна и на балконы, спокойно перебрался с собственного подоконника на подоконник таинственного соседа, как только убедился, что Анри после ужина вернулся к себе.

Пьяцца-дель-Пополо была пуста. Ночь случилась темная, и наш ухватившийся за балюстраду повеса мог не опасаться, что его заметит какой-нибудь запоздалый прохожий. Убедившись в том, что нужное ему окно не заперто, а только притворено, Казанова благословил бога влюбленных. Конечно, занавеси были задернуты, но Джакомо не составило ни малейшего труда чуть-чуть раздвинуть полотнища. Совсем чуть-чуть, но этого оказалось достаточно для того, чтобы ему открылось зрелище, от которого он пришел в восхищение… и едва не свалился на площадь: Анри, стоя перед зеркалом, как раз начал раздеваться…

Бархатный камзол уже лежал на полу, и Анри, сбросив длинный жилет из красного муара, который носил под камзолом, отправил его туда же. Теперь, оставшись только в сорочке и коротких штанах, он сел, чтобы снять башмаки и чулки, снова встал, стащил штаны, расстегнул жабо и сорочку, сорвал с себя тесную широкую повязку, которую носил под одеждой, и выпустил на волю… пару весьма вызывающих грудей. Рубашка, в свою очередь, была сдернута с достойной фокусника ловкостью, и восхищенный Казанова смог любоваться самым женственным и самым прелестным телом, какое ему когда-либо доводилось видеть.

Впрочем, и Анри, должно быть, разделял его мнение, поскольку долго стоял перед зеркалом, распуская черную ленту, которая безжалостно стягивала его волосы на затылке. Освобожденные, они окутали Анри роскошным черным блестящим и шелковистым плащом, в который он, высоко подняв руки, зарылся пальцами.

Теплый отсвет свечей мягко ложился на золотистую кожу, скользил по безупречным линиям юного тела, и Казанова вспыхнул, словно охапка соломы. Шагнув через подоконник и резко распахнув створки окна, он упал к ногам искусительницы, не переставая при этом бормотать довольно-таки бессвязные, но полные страсти слова. Он приготовился получить пару звонких пощечин, услышать крик ужаса, увидеть отчаянное бегство в альков или за ширму; вместо всего этого раздался взрыв юного, звонкого, веселого смеха.

— Ну вот! Долго же вы заставили себя ждать, друг мой! Я уже сомневалась, решитесь ли вы когда-нибудь расстаться с этим окном. Но ведь вам, наверное, было там не слишком удобно?..

Ему оставалось лишь раскрыть объятия, а его уже обволакивали мягкие тени постели…

Только гораздо позже, глубокой ночью, Анриетта — потому что на самом деле ее, разумеется, звали Анриеттой! — рассказала ему свою историю.

— Я родом из Прованса, моя семья живет в Марселе, только не спрашивай, кто они, я все равно тебе не скажу. Тебе достаточно знать, что я принадлежу к одной из лучших семей города и что год назад меня по расчету выдали за человека, который по возрасту годился мне не только что в отцы, но даже в деды…

Это был мерзкий старик, — продолжала она, — и в первую же ночь я поняла, что мне противно к нему прикоснуться. Назавтра, не в силах снова подвергнуться этой пытке, я с помощью верной служанки усыпила своего супруга и, пока он мирно храпел всю долгую ночь, поспешила в порт, где еще раньше за огромные деньги купила себе место на отплывающем торговом судне, капитан которого был не слишком любопытен, любил золото и не испытывал отвращения к женщинам. И когда рассвело, я была уже далеко от берега…

Путешествие Анриетты закончилось в Риме, где она нашла приют у родственницы, которая была замужем за римским вельможей. К сожалению, ее родным в Марселе не составило никакого труда напасть на ее след. Мать, взбешенная побегом, который мог поссорить их с человеком, которого они выбрали в мужья для дочери из-за его богатства и щедрости, послала в погоню собственного супруга, и в одно прекрасное утро отчим Анриетты прибыл в Рим.