Александра Торн - Возвращение надежды Страница 6

Грамоте отец ее начал учить очень рано. Отто с успехом продолжил это дело. Под его руководством она прочла классиков: Шекспира, Чосера и Гомера, философов, таких как Гегель и Кант. Большое впечатление на нее произвели «Хижина дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу и «Уолден» Генри Topo.[5] А однажды Отто принес ей свое самое сокровенное – маленький томик стихов Генриха Гейне.

Отто поощрял ее занятия английским и математикой, радуясь успехам и огорчаясь, если что-то не получалось. Он относился к ней скорее как старший брат, а не как хозяин, у которого она служит.

Но со временем его поведение начало меняться. Она стала замечать, что он как-то странно на нее смотрит. С какой-то непонятной жадностью. Так смотрят дети на недоступное им лакомство. Это случалось довольно часто. И он вдруг начал преподносить ей подарки. Ничего особенного, не подумайте, ничего, что заставило бы ее, принимая их, почувствовать неловкость. Только практичные вещи вроде нескольких метров материи на платье, пакета цветочных семян из Германии, утеплителя для постели.

Однажды Отто неожиданно объявил, что снял для нее комнату в доме на окраине города, и она должна будет туда переехать.

– Это нехорошо, что ты живешь здесь, – сказал он. – Люди уже начали поговаривать. Родителей у тебя нет, значит, за твою репутацию несу ответственность я. Теперь, когда ты стала уже почти взрослой женщиной, это необходимо. Так для тебя будет лучше.

Но взрослой женщиной Эльке себя не ощущала. Ей было всего семнадцать, и она просто не понимала, почему ей вдруг нужно разлучаться с другом и покидать этот дом, к которому она так привыкла.

– Мне безразлично, что говорят люди, – объявила она со слезами в голосе. – А кроме того, я нужна тебе здесь.

– Ты права, – произнес Отто каким-то странно хриплым голосом. – Ты действительно мне очень нужна, и даже больше, чем предполагаешь, Liebling.

Услышав нежное «Liebling», Эльке вздрогнула. Так любил называть ее папа.

– Есть еще один выход, чтобы не было никаких сплетен о твоем пребывании здесь.

– Какой?

– Мы можем пожениться.

– Пожениться? Ты и я? – Такое ей в голову никогда не приходило.

– Всю свою жизнь я посвящу тому, чтобы ты была счастлива, Liebling.

Почувствовав большое облегчение, что ей не надо покидать этот единственный дом, ставший для нее таким дорогим после смерти родителей, она без колебаний согласилась, не сознавая последствий, не понимая, какие обязательства на себя берет. А три недели спустя в церкви пастор Бассе огласил имена вступающих в брак.

Эльке поклялась любить его, пока их не разлучит смерть, еще не понимая, что означают эти слова.

Но теперь-то она понимает, все понимает наконец-то, да поможет ей Бог!

Какая же это мука желать одного мужчину и быть связанной узами чести и долга с другим!

Эльке поднялась на ноги. Копаться в себе бесполезно, там ничего путного не найдешь. Может быть, это даже хорошо, что Патрик уезжает, может быть, в его отсутствие все постепенно пройдет?

Моля Бога, чтобы так и было, Эльке расправила покрывало.

«Нет, надо держать себя в руках, – приказала она себе. – Я не позволила себе распускаться, даже когда умерли родители. Не позволю этого и сейчас. Вон там в спальне стоит твоя брачная постель, и каждый вечер ты обязана безропотно разбирать ее и ложиться. И не делать при этом кислой физиономии».

Патрик прибыл в булочную точно в семь. В одной руке у него была сумка, а в другой он держал бутылку отличного белого вина. Он обошел здание вокруг и поднялся по лестнице в апартаменты семьи Зонншайн.

Перед этим он провел час в баре отеля Нимитца, пытаясь набраться сил для предстоящего вечера. Патрик пил виски и при этом уговаривал себя, что все хорошо, все чудесно, скоро он будет дома, и все изменится.

Сейчас, увидев Эльке, открывавшую дверь, он понял, что все это глупости. Не будет ничего чудесно. Ничего. А будет ад! Сущий ад, когда он оставит ее.

– Мне показалось, что это будет весьма кстати, – произнес он, протягивая ей бутылку.

– Спасибо, Патрик. Входи. – Эльке посторонилась, пропуская его.

На мгновение он ощутил ее аромат, и у него сразу же ослабли колени.

– Милости просим, – приветствовал его Отто; его широкое лицо расплылось в улыбке. – Ты как раз вовремя. Ставь свою сумку и проходи. Пропустим по рюмочке шнапса.

И хотя Патрик чувствовал, что с него достаточно и того, что он принял уже в баре, и вообще больше пить не хотелось, он взял протянутую рюмку. Как не взять. А затем следом за Отто сделал большой глоток. У него перехватило дыхание, шнапс проложил по пищеводу огненную дорожку в желудок.

Надо сказать, что в крепких напитках Патрик толк понимал и пить умел. Свой первый бурбон[6] он попробовал на дне рождения. Ему исполнялось тогда двенадцать, и отец решил, что пора начинать знакомить сына со вкусом настоящего виски. Что это за истинный джентльмен, если он не знает вкуса настоящего виски. За последующие двадцать лет Патрику чего только не доводилось пить – от тонких французских вин на приемах в Натчезе до мескалы и текилы во время войны. А сколько сивухи было выпито уже в этих местах, на ранчо. Но никогда он еще не пробовал ничего мощнее.

– Откуда, говоришь, эта водка? – спросил Патрик сдавленным голосом.

– Она называется «Штайнхагер»,[7] производят ее на моей родине, в южной Германии.

Патрик улыбнулся.

– Теперь я знаю, почему так тебя люблю, Отто. Ты тоже южанин. – Он глотнул еще, на сей раз осторожнее. – Из чего она сделана, черт побери?

– Делают ее в основном из картошки. Причем крестьяне разливают ее в специальные каменные сосуды, потому что стекло она разъедает, – ответил Отто, наполняя снова рюмку Патрика.

– И желудок тоже, – улыбаясь добавила Эльке.

Господи, как она хороша! И платье она надела сегодня новое, какого он еще ни разу не видел. Цвет этот так идет к ее глазам. А как оно облегает ее грудь, талию, бедра!

Как и большинство женщин, живущих вдали от цивилизации, Эльке не носила кринолина. Патрик посмотрел на линию, обозначенную под юбкой ее длинными ногами, и почувствовал в паху судорожное тепло. У него уже очень давно не было женщины.

«Ничего, наверстаем в Натчезе».

– Как у тебя дела на ранчо, Патрик, в полном порядке? – спросила Эльке.

Она выглядела до чрезвычайности спокойной и холодной, как будто его отъезд для нее ничего не значил.

Она выглядела захватывающе прекрасной!

«Боже мой, разве такое можно вынести?»

Выглядела Эльке божественно, тогда как он, Патрик, пребывал в самом аду.

Да, черт побери, он правильно делает, что уезжает! И чем скорее, тем лучше. Всего только и осталось выдержать эту последнюю ночь. Скоро он освободится от власти миссис Солнышко. А пока он должен вести себя как джентльмен.