Евгения Марлитт - Синяя борода Страница 6

Может быть, это знали фонтаны, беспрерывно журчавшие? Пестрые головки цветов около дорожки? Может быть, она проходила мимо них, и им удалось заглянуть в ее опущенные глазки?..

Лили машинально отодвигала ставню все дальше и дальше. Ее плеча касались огромные листья вьющегося винограда, покрывавшего заднюю стену павильона, в зеленых чашечках которого блестели и искрились капли дождя; вдруг что-то шмыгнуло в ветвях дерева, которых коснулся ставень; вспугнутый павлин слетел на землю и, расправляя свои чудные перья, стал величественно прогуливаться по освещенной луной дерновой лужайке. Воздух был наполнен благоуханием цветов и журчанием фонтанов, в саду расхаживала блестящая птица, но, несмотря на это, все казалось таким сказочным, что должно было мгновенно исчезнуть от одного [6] слова.

И вот из башни снова зазвучала мелодия.

Лили села на подоконник, положила сложенные руки на колени и, как очарованная, смотрела на этот замкнутый странный мирок. Уж не почудилось ли ей, что одна из статуй сошла вдруг с пьедестала и тихо бродила по тихой тенистой дорожке? Нет, белые холодные руки так же неподвижно простирались в воздух, и луч луны так же скользил по неподвижному мраморному лицу. Но в том существе, которое все приближалось к Лили, билась жизнь, до ее слуха долетел вздох. Это, вероятно, была прекрасная молодая жена Синей бороды. Она на минуту замедлила шаги, прислушиваясь к звукам адажио. У нее была высокая величественная фигура, но длинная одежда скрывала стройные нежные формы. Правая рука лежала на груди, как бы стараясь успокоить бурно бившееся сердце, а левая была небрежно опущена вниз. Наверно, по низко склоненному лицу в эту минуту текли слезы; каково было выражение этого лица, которое, казалось, избегало даже лунного света, трудно было узнать, так как черное покрывало, спускаясь с головы, закрывало ее лицо.

В голове Лили сказки и действительность перемешались на мгновение, она чувствовала инстинктивно, что ее ни за что не должны были видеть, и попыталась бесшумно соскользнуть с подоконника; но взор ее не мог оторваться от этого явления. Почему эта пленница не убежит, если чувствует себя несчастной?

Перелезть через изгородь в сад тети Вари и искать у нее защиты вовсе не было, по мнению Лили, неисполнимым рискованным предприятием; будь она на ее месте, она не остановилась бы и перед чем-нибудь более опасным, но не покорилась бы тому тирану... лучше умереть, чем жить в такой неволе! Лили даже в голову не приходило, что женщина могла добровольно подчиниться этому игу, потому что любила своего тюремщика; она не имела ни малейшего понятия о противоречиях и странностях любви, так как не испытывала еще этого чувства. Сердце ее забилось при мысли, что она, быть может, в состоянии помочь этой несчастной; поэтому она, приняв геройское решение, далеко выставила из окна свою чудную головку, и ее легкая фигура, освещенная луной, походила на шаловливого эльфа, выглянувшего из широких листьев вьющегося растения... В ту же минуту в воздухе пронесся раздирающий душу крик. Чужестранка плотнее надвинула покрывало на лицо, крепко прижала его к груди обеими руками и, как бы преследуемая кем-то, бросилась прямо через лужайку к каменной лестнице дома. Дверь, ведущая на террасу, открылась изнутри, и на пороге появился негр, ярко освещенный светом множества ламп. Дама чуть не упала, добежав до него, но быстро оправилась, показала ему рукой на павильон и исчезла в глубине залы.

Лили с изумлением смотрела на все это; но видя, что негр, как бешеный, кинулся с лестницы, она поспешила закрыть окно и ставню. Едва она успела дрожащими руками запереть задвижку, как гравий заскрипел под его шагами; он стукнул кулаком по ставне, так что рама задрожала, и разразился ругательствами [7] на ломаном немецком языке. Пальцы молодой девушки судорожно держались за нижнюю задвижку и нажимали ее. Около самого ее уха раздавался сердитый голос негра, и ей казалось, что она чувствует на своем лице его дыхание. Невыразимый ужас овладел ею, но она терпеливо выжидала. К счастью, ее геройство не подверглось дальнейшему испытанию. Повелительный мужской голос, раздавшийся, вероятно, из башни, позвал негра в дом; он тотчас замолчал и поспешно удалился.

Первый раз в жизни девушка должна была сознаться, что навлекла на тетю Варю неприятности. В ней задрожал каждый нерв при крике этой сумасшедшей, который, вероятно, проник и в спальню надворной советницы... И завтра, да, завтра, Синяя борода отомстит нарочно самым поразительным образом за то, что пытались проникнусь в его тайну. Горько упрекая себя, она покинула павильон и прокралась в дом.

Зауэр и Дора стояли на садовой скамейке и, вытянув шеи, с любопытством старались заглянуть через изгородь; шум в соседнем саду, очевидно, очень интересовал обоих. Они стояли спиной к Лили, и потому она могла незамеченной добраться до своей комнаты. Теперь она быстро закрыла ставни и окно, даже спустила пестрые бумажные занавески и глубоко зарылась в подушки. Испуганный крик убегающей женщины [8] страшного негра преследовали ее и во сне; на первый раз с нее было довольно.

Но куда же девались все ночные ужасы, когда Лили на другое утро сошла в сад? Убежали от солнечного света, который, как вечная истина с пылающим мечом, прогоняет этих исчадий мрака. Зубчатые перила башни выдавались в прозрачном утреннем воздухе, как золотое кружево. Солнечные лучи так же весело отражались на цветных стеклах, как и на стеклах окон тети Вари; башня нисколько не походила на темницу, в которой гнездится преступление. По ту сторону изгороди, как и здесь, капли росы сверкали на солнце, а из букового леса над обоими садами проносился живительный утренний ветерок... Все страхи и опасения исчезли из сердца Лили, и только звуки чудного инструмента чудились ей порой — такое сильное впечатление произвели они на нее.

Она пошла в беседку, где всегда завтракали в хорошую погоду. У входа в нее тетя Варя медленно прохаживалась взад и вперед по длинной дорожке, усыпанной гравием. Она время от времени выдергивала сорную траву из грядки с овощами или, подняв ветку смородины, смотрела на множество еще совсем сырых ягод; ее смородиновка славилась среди ее друзей и знакомых. В беседке на белом столе лежало раскрытое Евангелие, из которого она каждое утро прочитывала главу. Она ни одним звуком не упомянула о ночном происшествии, должно быть, спала и ничего не слыхала, — тем лучше; но вот Дора принесла завтрак... о, ужас, завязки ее белого полотняного чепца висели распущенными на спине! Это было признаком того, что она сердилась, так как в этом случае она развязывала ленты чепчика и отбрасывала их на спину, упиралась правой рукой в бок и тогда была готова к битве. Ее утреннее приветствие звучало так раздраженно, что надворная советница с улыбкой осведомилась, не плохо ли она спала.