Шеннон Дрейк - Фрейлина Страница 60

Гвинет с изумлением увидела, как Рован улыбнулся и слегка покачал головой.

— Ваше величество, я принял от вас английские земли и благодарен вам за них. Но я слуга шотландской королевы, и меня нельзя купить за иностранные поместья.

Гвинет ждала от Елизаветы вспышки гнева. И вспышка действительно была. Но вспышка смеха.

— Неужели вы не хотите иметь больше власти, больше земли? — насмеявшись, спросила королева Рована.

— У земли есть одно свойство: за поместья, как и за корону, надо всегда драться, чтобы их не вырвали у тебя из рук. Бог благословил меня: у меня и сейчас много прекрасных поместий. Я получил наследство после Кэтрин, которая в свои последние дни привязалась всем сердцем именно к леди Гвинет. Это Гвинет с любовью заботилась о моей жене, когда та не узнавала даже мое лицо. Тогда между нами еще ничего не было, и в поведении леди Айлингтон, несомненно, не было ничего постыдного. Я намерен жениться на ней с разрешения моей королевы.

— Браво! — воскликнула Елизавета.

Рован повернулся к Гвинет и сказал ей:

— Верь в ее вспыльчивость, гнев и требования. Но она, кроме того, любит ловить мужчин на приманку.

— Я сижу рядом с вами, и я королева, — улыбнулась Елизавета и положила ладонь на руку удивленной Гвинет. — Я рада, что вы скрасили последние дни леди Кэтрин. Она была красавицей и чудесной подругой. Вы бы очень полюбили ее, если бы узнали в лучшие времена.

— Я очень полюбила ее и такой, какой узнала, — ответила Гвинет.

Елизавета взглянула на Рована:

— Мне это очень нравится. Эта леди очаровательна и умеет хорошо говорить. Пошлите слуг за своими вещами. Я хочу, чтобы вы оба какое-то время пожили при дворе. И думаю, что завтра мне будет приятно сыграть в теннис. Лорд Рован, вы будете моим партнером. Леди Гвинет, вы будете играть с лордом Дадли. Я думаю, что мне пора обласкать лорда Рована, чтобы поднять его выше нескольких знатных господ, которые в последнее время стали слишком самоуверенными.

— Как вы пожелаете, — сказал Рован.

— Вы умеете играть в теннис, леди Гвинет? — спросила Елизавета.

— Конечно умею. Королева Мария хорошо играет. Она любит проводить время на свежем воздухе. Ее сады в Холируде очаровательны.

— Я буду молить Бога, чтобы вы так же хорошо отрекомендовали ей меня, — произнесла Елизавета.

Гвинет молчала.

— Вам бы следовало уверенным тоном ответить, что, описывая меня, вы можете подобрать для этого лишь самые блестящие и хвалебные слова.

— Я обязательно скажу, что вы отличаетесь выдающимся умом.

— И это все? — со смехом спросила Елизавета.

— Я скажу ей, что вы — королева с головы до ног.

— Рован, она настоящее сокровище. Я буду молиться за вас обоих, потому что жизнь никогда не бывает такой простой, как хотели бы мы. А теперь, леди Айлингтон, обед закончен, и настала ваша очередь удалиться. Мне нужно обсудить некоторые дела с Рованом.

Оставшись с лордом Лохревеном наедине, Елизавета серьезно взглянула на него и сказала:

— На вашей родине снова бурно развиваются события.

Рован нахмурился. Когда он и Гвинет уезжали из Шотландии, ему казалось, что в горном краю было спокойно. Он рассчитывал, если положение изменится, он быстро услышит об этом, поскольку на длинной дороге от Лондона до Эдинбурга было много почтовых станций, где держали лошадей, чтобы конные гонцы могли быстро доставлять письма от одного королевского двора к другому.

— В свите Марии еще с того времени, как она отправилась из Франции в Шотландию, находился один француз, который был страстно влюблен в королеву. Он то ли служил при ее дворе, то ли путешествовал самостоятельно. Кажется, его казнили.

Королеве Марии часто бывало трудно добиться единодушия между служившими в ее свите французами и ее шотландскими придворными — особенно потому, что сами шотландцы имели много тем для обсуждения, желали разных наград и давали очень разные советы.

— И что же случилось? — спросил Рован.

— Вероятно, мне нужно рассказать вам обо всем, что произошло с тех пор, как вы расстались с вашей королевой. Сэра Джона Гордона судили за измену.

— Это естественно, — сказал Рован. — Многие сторонники Хантли признали, что у них был план похитить нашу добрую королеву и силой заставить ее выйти за Джона Гордона. Он бежал от суда и поднял оружие против нее.

Елизавета села в большое кресло и положила свои изящные ладони на обитые тканью подлокотники.

— Мне и самой отвратительны казни. Мария присутствовала при смерти этого француза. Он крикнул, что готов умереть за великую любовь к своей королеве. Эта казнь была организована явно неумело. — Она пристально взглянула на Рована и договорила: — Крайне трудно найти палача, который рубил бы умело и точно. Многие не понимают, сколько доброты мой отец проявил к моей матери, когда послал во Францию за умелым мастером для этого жестокого дела.

Рован ничего не ответил. Елизавета глубоко погрузилась в свои мысли, и он не решался нарушить ее сосредоточенное молчание.

— Я почти не знала свою мать, — промолвила наконец королева. — Когда она умерла, я была совсем маленьким ребенком, едва начавшим ходить. Но видимо, голос крови — не совсем выдумка, потому что рассказы о ней, которые я слышу, часто разрывают мне сердце. Если послушать шотландских лордов, моя мать была ведьмой и шлюхой. Но те, кто окружал ее в минуту смерти, говорят, будто она была виновна лишь в том, что продолжала пленять моего отца своей красотой и произвела на свет сына, который пережил ее. Она умерла хорошо — это говорят все. Перед смертью она предусмотрительно попросила прощения у моего отца. Разве неудивительно, что люди, идя на смерть, просят прощения у тех, кто причинил им вред, и хорошо платят палачу, чтобы не мучиться долго?

— Я видел людей, чья вера в загробное будущее так сильна, что они действительно считают, будто их мучения на земле ничто, — сказал Рован.

Королева покачала головой:

— Столько людей умирают такой тяжелой смертью — и все из-за книги, которая была написана, чтобы почтить нашего добрейшего Спасителя. Но хватит о прошлом. Вернусь к моему рассказу. Мария была в таком горе из-за смерти этого француза, что на несколько дней слегла в постель. Она была очень больна.

— Теперь она здорова? — быстро спросил Рован.

— Достаточно здорова. Такое потрясение. Я хорошо знаю, что такое болезнь и что такое ужас. Но королева не может позволить чувствам иметь над собой такую власть. Это было больше чем просто казнь. Этот придворный — его звали Пьер де Шателяр — явно был не в своем уме. Он дважды врывался в комнаты королевы. В первый раз его простили. Во второй Мария совершенно потеряла самообладание и крикнула своему брату Джеймсу, графу Меррею, чтобы он пронзил француза своим мечом. Меррей повел себя спокойней, чем королева. Шателяр был арестован, осужден и казнен.