Сюзан Кубелка - Сброшенный корсет Страница 61

Ганс Макарт был знаменитым придворным художником, прибывшим в Вену шесть лет тому назад. Все, к чему ни прикасалась бы его рука, все его эскизы, его насыщенный колорит, его манера декорировать интерьеры, расшивать покрывала, драпировать гардины — все молниеносно становилось модным и, подобно пожару, распространялось по всей империи. Возьмем, к примеру, красный салон в нашем отеле. Но как такой веер оказался у кухарки Лизи?

Мебель в комнате принадлежала отелю — весьма солидная, резная, темного цвета. А на большом столе стоял роскошный серебряный русский самовар. Рядом с ним — желтая керамическая ваза, в которой красовался букет от Макарта, составленный из экзотических веток, пестрых перьев, цветов из искусственного шелка и сказочно переливающихся стеклянных шариков ручной работы. Все это принадлежало Лизи. Как, впрочем, и дивной красоты икона, висящая над ее кроватью и изображающая черную Мадонну из Ченстохова. Лизи уловила мой взгляд.

— Красиво, правда? — сказала она с гордостью. — Это польская королева. Моей страной правит Богородица. Она главная. И только потом — король. Вы не знали этого, фройляйн Минка? Нет? Тогда я вот что скажу вам: поскольку Мадонна и есть наша королева, польские мужчины почитают каждую женщину. Мужчины обращаются с нами лучше, чем австрийские мужья с женами. То, что здесь терпят дамы, польке не понять. А теперь идемте со мной. Я вам кое-что дам.

Вслед за Лизи я подошла к стене, где находилось окно. На огромном трюмо были расставлены бесчисленные флакончики, вазочки, стаканчики, колбочки, кувшинчики, блюдечки, тарелочки и одна фарфоровая ступка.

Поверх трюмо на шнурах были подвешены пышные связки засушенных цветов, перевязанных блестящими разноцветными лентами. От всех этих цветов и безделушек из экзотических пород дерева исходил пьянящий сладковатый аромат, который я ощутила сразу же, переступив порог комнаты.

На трюмо стоял также туалетный набор: две щетки, две расчески, зеркальце на ручке тончайшей работы, какие можно увидеть лишь в богатых домах, а рядом, на салфеточке из красной парчи… Что это? Белая шкатулочка. Как я ни старалась скрыть свое любопытство, я все же прочла слова «Счастливого путешествия» и «Линц», написанные золотыми буквами на крышке. Не исключено, что под ней мог находиться крестик с бриллиантами.

Я быстро отвела взгляд от шкатулки и заметила книгу. Боже мой! Книга! В комнате кухарки! Это что-то неслыханное! Тетя была права, Лизи действительно умела читать и, по всей вероятности, писать!

Но что это была за книга! Учебник! Французский язык для начинающих!

Тут я не удержалась.

— Лизи! Ты изучаешь французский?

— Да, — смутившись, сказала Лизи и провела руками по фартуку. — Учу. Но еще не очень умею.

— Сейчас проверим. Ле беф, бык, — начала я со слов, какими учат говорить маленьких детей.

— Ла ваш, корова, — быстро ответила Лизи.

— Fermé la porte!

— Закрой дверь.

— Лизи, все идет как по маслу.

Мы обе дружно рассмеялись.

— Parlez-vous Françaiz? — разошлась Лизи. — Домашняя лапша в соусе? — Потом она зажала себе нос: — Нэ… нэ… но… ну… вот произношение у меня не того. Носные звуки…

— Не носные, а носовые, — поправила я.

— Носовые, — повторила Лизи, — еще не получаются, как надо.

— Получатся. Наберись терпения. А зачем тебе все это? Для чего ты учишь французский? Ты можешь не отвечать, если не хочешь, если это твой секрет.

Лизи покраснела.

— Никакой это не секрет, — сказала она, — просто никогда не знаешь, что тебе понадобится в жизни. Только одно скажу вам, барышня: коли что знаешь, когда-нибудь сгодится. А сейчас взгляните-ка сюда. Знаете, что это?

Она взяла с трюмо фаянсовый горшочек, осторожно сняла салфетку, которая покрывала его, и протянула его мне.

— Пожалуйста, понюхайте. Хорошо пахнет?

— М-м-м. Какой аромат! Что это? — Я смотрела на желтую помаду, стараясь угадать, что это такое.

— Это календула. Мазь.

— Откуда она у тебя?

— Сама приготовила, — Лизи засмеялась. — Я все могу, барышня, не только торты печь. Моя мать — камеристка у одной польской графини. Многие рецепты я знаю от нее. Могу делать ароматную воду и крем для красоты. А ежели лицо сгорит от солнца, у меня есть мазь. От нее кожа снова становится белая и нежная. Я делаю все для красоты вашей тетушки. Могу готовить масло для ванны и мазь, которая делает губы красными. И другие мази — от них грубые руки будут белыми, нежными. Смотрите сюда, — она протянула мне свои маленькие красивые ручки. — Я кухарка. Все делаю руками. Но никто этого не скажет.

Действительно, ручки Лизи были мягкими и ухоженными, как у благородной дамы. Ногти, розовые и красивые, не сломаны, а обточены пилочкой и отполированы до блеска.

Лизи открыла ладони.

— Мозоли немного есть, — с сожалением сказала она, — часто приходится раскатывать тесто. Но, барышня, я всегда сплю в перчатках. Каждую ночь. Намажу с вечера руки своей помадой, а утром кожа совсем мягкая. Через два дня руки как у принцессы. Не отличишь.

— Все-то ты знаешь!..

— Стараюсь, — скромно заметила Лизи, — а сейчас, фройляйн Минка, подарок! — Она сунула мне в руки фаянсовую баночку, тяжелую и прохладную. — Все излечивает. Пожалуйста, втирайте везде, где больно, и ночью не будете мучаться.

— Спасибо, Лизи. Я твоя должница.

— Вам нужно только выиграть скачки. Больше ничего. Сегодня вы были такой грустной — милое личико и такое печальное. Потому я и осмелела, заговорила с вами. Там, на лестнице.

— Я так намучилась сегодня, — сказала я с горечью, — надо было кувыркаться в песке, падать с высокого ящика. Я думала, умру. И что же господин фон Бороши? Что он сделал, после того как закончилась моя пытка? А ведь его отец сейчас в Вельсе, и он может делать все, что ему вздумается.

— Что же? — спросила Лизи, ее бирюзовые глаза были полны сострадания.

— Ты думаешь, он меня утешил? Ничего подобного. Думаешь, он пригласил нас куда-нибудь? Угостил пирожными у Пумба или еще где-нибудь? Он даже отказался ужинать с нами. У него, видите ли, сегодня вечером мальчишник в офицерском казино. С русским князем и в теплой венгерской компании. А я… я… на меня можно наплевать, я могу идти ко всем чертям!

Лизи перекрестилась.

— Пардон, барышня, простите меня. Я не хотела… Поляк так бы не поступил, он остался бы с вами, — уверенно заявила Лизи.

— Но он не поляк.

— Чех тоже не оставил бы вас в такие минуты.

Я вздохнула и присела на мягкую банкетку у туалетного столика. Лизи с минуту помедлила, затем подсела ко мне.

— Да, этот венгр, — сказала она и сморщила свой маленький нежный носик, — он, конечно, очень, очень милый, но все они думают только об одном: о развлечениях.