Каролин Терри - Короли алмазов Страница 61

Наконец настал день, когда с ее головы сняли бинты, и она с учащенно бьющимся сердцем открыла глаза. Ослепленная яркостью света, она сразу же закрыла их опять. Но она могла видеть, могла слышать, ее органы не пострадали. На лицо ей надели белую маску с прорезями для глаз и рта для того, как она думала, чтобы защитить ее от инфекции.

Вскоре Изабель уже могла говорить и узнавать людей. Ее родители приходили навестить ее вместе с ее незамужней сестрой Элизабет. Мать Фредди и его сестра Мэри тоже навещали ее. Даже Николас приезжал из Лондона. Детям разрешили только взглянуть на нее в полумраке комнаты, чтобы они не испугались бинтов. Только Фредди не приходил, и никто о нем даже не вспоминал.

Наконец Изабель спросила о Фредди. Сначала ей сказали, что он не покидает своей комнаты, но потом она узнала правду: он не покидает своей комнаты, но эта комната находится в изолированном западном крыле дома, где его сторожат день и ночь. Ни у кого не вызывало сомнения, что это он поджег спальню Изабель, и теперь, когда безумие полностью одолело его, он вынужден будет оставаться взаперти.

Пленница повязок и бинтов, Изабель с нетерпением ждала, когда ей разрешат пользоваться своими руками и ногами. Сначала ей позволили увидеть руки.

Потом она поняла, что врачи хотели постепенно подготовить ее к виду рук, чтобы она была готова к самому худшему. Но в тот момент она с ужасом безмолвно смотрела на изуродованные огнем, покрытые красными рубцами руки, которые когда-то были такими нежными и изящными.

Ей надели на руки тонкие перчатки и Изабель осторожно дотронулась до маски, закрывающей ее лицо. Что скрывается под ней?

Теперь, когда с нее постепенно начали снимать бинты, каждый день приносил ей новые открытия тех увечий, которые она получила. Сначала она не могла смотреть на себя; уродство того, что она видела, вызывало у нее отвращение. Врачи терпеливо объясняли ей, что со временем наступит улучшение, хотя на многое надеяться не стоит. Навсегда исчезла безупречная гладкость ее нежной кожи, сменившаяся отвратительными шрамами и красными пятнами. Одна сторона ее тела пострадала больше, и к ней уж больше не вернулась прежняя способность свободно пользоваться правой рукой и не исчезла хромота в правой ноге.

В один из дней Изабель села на постели и потребовала зеркало.

— Я бы не советовал вам, — сказал врач.

— Я хочу знать самое худшее. — Она приготовилась. Ей подали зеркало, и она секунду помедлила. Как странно выглядела она, подумала Изабель, в белой маске, с неровными пучками волос, торчащими во все стороны. Волосы уже начали отрастать, по-прежнему золотистые, но в них появились серебряные пряди. Она подала знак снять маску; сиделка стояла перед ней, держа зеркало дрожащими руками.

Доктор медленно снял с нее маску, и сдавленный крик вырвался из груди Изабель, когда она глянула на свое изуродованное лицо. Она ожидала увидеть шрамы и красную стянутую кожу, но была совершенно не готова к такому отвратительному уродству. Левая сторона пострадала меньше, возле уха даже остался участок не тронутой огнем кожи, как напоминание о ее прежней красоте. Правая же сторона обгорела очень сильно, ожоги уже зажили, но новая ярко-лиловая кожа так стянула правый глаз и рот, что лицо совершенно перекосило.

У Изабель к горлу подступила тошнота, и ее вырвало. Она заплакала от отвращения и ужаса, и горячие слезы полились у нее из глаз.

— Вытрите мне лицо! — крикнула она сиделке. — Мне противно дотрагиваться до себя.

Когда ей принесли чистую одежду, а маска снова закрыла ее лицо, Изабель немного успокоилась.

— Кто обнаружил пожар и вытащил меня из огня? — спросила она.

— Камердинер вашего мужа, мадам.

— Я хочу поговорить с ним.

По этому случаю Изабель оделась очень тщательно. На нее надели строгое черное платье, скрывавшее ее от самой шеи до ступней ног. Вместо маски на ней была черная шапочка с густой вуалью, опущенной на лицо. Руки скрывали черные перчатки, а на опухшие ноги были надеты бархатные тапочки. Нигде не было видно ни дюйма ее тела.

Камердинер вошел и смущенно остановился перед ней, приготовившись услышать слова благодарности от леди, которую он спас.

— Вы ждете моей благодарности, не так ли?

— Нет, миледи, — солгал он.

— Вероятно, вы рассчитываете на награду?

— Нет, — ответил он более уверенно.

— Или, по крайней мере, хорошие рекомендации. Мне кажется, это мой брат, лорд Николас, нашел вас, верно? Через своего знакомого, мистера Рейнолдса? Значит, они уже знают о вашем мужестве.

Слуга промолчал. Атмосфера в комнате была насыщена болью, от которой ему хотелось бы убежать.

— Я не сделаю того, что вы от меня ждете, — сказала Изабель, — потому что мне было бы гораздо лучше, если бы вы оставили меня в огне. Лучше мне было умереть. Взгляните на мое лицо, молодой человек, и вы поймете, почему!

Резким движением она подняла вуаль и злобно посмотрела на него. Он невольно отпрянул при виде ее обезображенного лица.

— Видите? Я вам отвратительна. А ведь я была красива. Больше я не почувствую ласки мужчины, не увижу восхищения в его глазах. Моя жизнь стала бессмысленной. Внимательно посмотрите на мое лицо, потому что вы последний, кто его видит!

Вуаль вновь опустилась, скрыв черты ее лица. Потрясенный камердинер поклонился и вышел, а опустошенная, несчастная Изабель осталась неподвижно сидеть в кресле. С этого дня она носила только черное, всегда закрывая лицо густой вуалью. Даже ее дети никогда больше не видели ее лица. Она стала настоящей затворницей, предоставив ведение хозяйства матери Фредди и его сестре, которые перебрались жить в Хайклир. Что-то заставляло и их носить только черное, и при наличии безумного графа, запертого в западном крыле, этот печальный, как бы затянутый крепом дом, приобрел весьма мрачную атмосферу, в которой росли трое детей.

Глава третья

Время и расстояние несколько ослабили воздействие происшедшей трагедии на Мэтью и Энн, и все же эта новость стала настоящим шоком. Энн не слишком любила Фредди и Изабель, но ее потрясло такое ужасное горе, и она было обеспокоена судьбой детей.

Мэтью закрылся у себя в кабинете в обществе Сэма. Он сидел в кресле, закрыв глаза, осмысливая происшедшее. Конечно, он не планировал и не мог предвидеть такое развитие событий, но во всем случившемся чувствовалась неизбежность возмездия, как будто судьба хоть и с опозданием, но воздала Фредди по заслугам. Мэтью не жалел брата, но он испытал жалость к Изабель, когда представил себе, что значит для нее ее уродство. Фредди был подлым человеком, фактическим убийцей трех человек, но Изабель была лишь глупа и мелочна и не заслуживала такого сурового наказания. И дети… Он чувствовал себя виноватым, когда думал о детях.