Елена Хаецкая - Византийская принцесса Страница 64

Что тут началось! Турки увидели, как бежит христианское воинство, и ликование захлестнуло их выше головы, так что несколько человек попросту задохнулись от счастья и умерли прямо на месте. Прочие же помчались в погоню.

Пуще всего их подстегивало желание поскорее сорвать с чванливых греческих баронов их сверкающие ожерелья, выковырять из их доспехов драгоценные камни, завладеть упряжью с чудесными золотыми пластинками. Одна только мысль о том, какую богатую добычу можно будет взять у христиан, заставляла турок позабыть о всякой осторожности. У каждого из них теперь было лишь одно желание: гнаться, преследовать.

И они побежали вслед за византийцами. Жалкие пехотинцы сразу же отстали от конников; те со смехом обогнали торопящихся лучников и щитоносцев и устремились вперед.

— Проклятье на этих наемников! — воскликнул один из турецких щитоносцев, останавливаясь и швыряя на землю тяжелый щит. — Что же это происходит? Мало того, что они получают плату от Великого Турка; так они теперь еще и всю добычу соберут раньше, чем мы подоспеем. Так не годится!

И многие вокруг него были совершенно согласны, так что лучники, щитоносцы и арбалетчики побросали свое оружие, которое мешало им бежать быстрее.

Несколько всадников, видя, что доспехи не позволяют их лошадям скакать быстрее и что более расторопные их уже обошли, посрывали с себя кирасы и шлемы. Были и такие, что расстались с копьями.

Погоня заставила турецкое войско смешаться и растянуться на всю Терновую долину.

Обойдя скалу, за которой скрывался с отрядом Диафеб, Тирант дал знак своему алмазному воинству остановиться и развернуться лицом к вражеской коннице.

Наемники и конные турки совершенно не ожидали, что получат отпор. В первое мгновение они растерялись, а христианские рыцари врубились в их ряды и принялись бить и колоть налево и направо. Опомнившись, враги стали обороняться, кто как мог, потому что многие по пути избавились от оружия и щитов. Так что герцог де Пера без особенного труда уничтожил не менее десяти врагов, оказавшихся беспомощными и беззащитными.

Граф де Сен-Жорди мчался сквозь вражеский строй, как нож сквозь масло. Дело в том, что город Сен-Жорди, которым некогда владел граф, был расположен неподалеку и сейчас находился в руках турок; мысль об этом приводила графа в ярость. Повсюду, где он проезжал, оставались горы убитых врагов.

Герцог Македонский также принимал участие в сражении. Он, правда, счел ниже своего достоинства последовать приказанию севастократора и оснастить доспехи богатыми украшениями. «Этот мальчишка, этот выскочка хочет похвалиться неправедно нажитым богатством, — сказал своим людям герцог Роберт Македонский. — Что ж, пускай. Что до меня, то я нахожу его затею глупой. Когда турки увидят все эти рубины и бриллианты, они непременно возжелают завладеть ими и будут биться с отчаянной яростью диких зверей, которых терзает голод. А это весьма опасно для нас, И я не понимаю, как самозваный севастократор не видит этой опасности! А если видит — то он преступник вдвойне, ибо подвергает большому риску все греческое воинство».

Роберт Македонский присоединился к Тиранту в последний момент. Тирант принял его с большим почтением и указал ему место на левом фланге; но герцог Македонский лишь скорчил гримасу и ответил, что не намерен подчиняться глупым приказам. Битва как раз была на руку герцогу для того, чтобы ловчее расправиться с Тирантом.

В горячке боя Тирант несколько раз ловил на себе полный ненависти взгляд герцога Македонского. Севастократор без труда догадался о тайном умысле герцога Роберта, но предпочел все же принять предложение помощи. «Рискую жизнью я один, — подумал он, — что до общего дела, то здесь каждый христианский воин на счету».

Заметив, что один из наемных рыцарей, с золотой рыбой на гребне нашлемника, наносит греческим баронам большой ущерб, Тирант подхватил копье и помчался прямо на него. Могучий наемник увидел севастократора и развернул к нему коня. Они столкнулись с такой силой, что рухнули на землю оба, и кони их повалились тоже.

Тирант, хватаясь рукой за седло своего упавшего коня, поднялся на ноги и вытащил из ножен меч. Он увидел, что его противник сделал то же самое.

На миг Тиранту почудилось, что он находится на турнире и что шумящая вокруг толпа — это зрители, сеньоры и дамы, и где-то среди них есть та единственная, ради которой он и сражается. И стоило ему подумать о ней, как сердце его сжалось.

«Нет, — сказал себе Тирант (мысль эта пронеслась в его голове за долю мгновения, ибо не была облечена в слова и являла собою нечто вроде вздоха), — если дама сердца избрана искусственно, то ее присутствие действует благотворно и заставляет рыцаря биться отважнее и красивее, ради тщеславия. Но если речь идет об истинной любви, ее следует накрепко запереть в глубине сердца, потому что она может отвлечь во время битвы».

И он забыл о Кармезине, бросившись в бой очертя голову. Севастократор бился с удвоенной силой, как бретонский рыцарь и как византийский барон. Но противник его был весьма силен.

На соперников кругом напирали, так что Тирант все время отвлекался и наносил удары то влево, то вправо; его противник был принужден делать то же самое. Они обменялись четырьмя ударами, а потом наплыв сражающихся разлучил их, ко взаимному неудовольствию.

Ипполит пришел на помощь Тиранту. Кругом бегало множество коней, потерявших седоков. Молодой рыцарь из Малвеи поймал одного из них и подвел к севастократору, а затем отражал все вражеские атаки, пока Тирант садился в седло.

В такой тесноте длинный меч и рыцарское копье были бесполезны, поэтому Тирант бился небольшой секирой, которую носил на плече и которая крепилась к его доспеху тонкой цепочкой.

Тирант сражался, не опасаясь за собственную жизнь и даже не сожалея о том, что ни разу еще не прикоснулся губами к губам Кармезины. И вдруг некто приблизился к нему со спины и нанес удар мечом, попав под затыльное прикрытие. Клинок вошел в шею сзади, не слишком, впрочем, глубоко, потому что враг почти сразу отскочил назад и скрылся среди сражающихся.

Тирант покачнулся в седле; от боли у него почернело в глазах, и несколько секунд его окутывала тьма, но затем в этой тьме он различил лицо и понял, что видит Сверчка. А Сверчок моргнул и исчез.

Тирант очнулся; забытье длилось не долее мгновения, хотя севастократор готов был поклясться в том, что отсутствовал не менее пяти минут.

Он повернул голову и увидел, как герцог Македонский, вне себя от ярости, удаляется от него.

— Предатель! — прошептал Тирант. Он ощутил головокружение и вместе с тем радость, едва ли не благодарность за то, что покушение на его жизнь уже состоялось и больше не нужно об этом заботиться.