Ширин Мелек - Кёсем-султан. Величественный век Страница 66

Планировка внутри тоже была традиционной: дом делился на две части, мужскую и женскую. Но вот то, что Башар тут же, вместе с мужем, провели на мужскую половину, выбивалось из общего хода жизни. Впрочем, Доган никакого беспокойства по этому поводу не проявил, а чернявый улыбчивый слуга и вовсе, казалось, воспринимал подобное как само собой разумеющееся. Так что Башар тоже решила не волноваться. Конечно, легче решить, чем справиться с тревогой, но тут уж действительно сказалась долгая гаремная практика.

Внутри дом тоже казался самым обычным. Мебели, согласно здешним традициям, здесь почти не было – ее заменяли пушистые ковры и подушки. Маленький серебряный кофейный поднос на тонких изогнутых ножках стоял посреди комнаты, а возле него сидела женщина.

И вот она-то сразу напомнила Башар королеву Елизавету.

Черты лица женщины уже давно утратили красоту – как-никак Джанбал разменяла восьмой десяток лет. Но вот глаза были необыкновенными. Они почти не выцвели, сохранив ясность и проницательность. И пускай лоб пошел морщинами, подбородок стал дряблым и дрожал, а провал рта смотрелся и вовсе жутко, но эти внимательные, спокойные глаза искупали многое.

– Что, дочка, смотришь? И как я тебе? – внезапно спросила женщина, и Башар откликнулась, не раздумывая, почти слово в слово сказав то, что давным-давно говорила другой женщине:

– Вы достойный человек, госпожа. Страшный враг и верный друг.

Джанбал некоторое время молчала, а рот ее двигался, словно пережевывал что-то. Затем старуха усмехнулась:

– Молодая, а приметливая. Бек, как она тебе?

Из тени выдвинулся старик – плечистый, кряжистый, одетый просто, но добротно. Невысокий – пожалуй, ростом со свою сестру, – но производивший впечатление чего-то неизмеримо древнего: крепости, веками стоящей на утесе, или, может быть, даже самого утеса, величественной горы, корнями вросшей глубоко в землю. Настоящий патриарх огромного семейства.

– Она хороша, Бал, – сказал старик. – Она и впрямь хороша. Достойна своего имени.

И Башар, сама толком не понимая почему, просияла счастливой детской улыбкой.

Махпейкер («Нет, Кёсем!» – почти раздраженно напомнила она себе свое новое имя) с интересом наблюдала, как идут по саду Доган с женой и Картал. Совсем парни возмужали, настоящими мужчинами сделались… И Догана теперь сразу можно отличить от Картала – то ли достойная жена действительно становится крыльями для супруга, то ли просто заважничал, обретя семью. А Башар выглядит по-прежнему: уверенная в себе, улыбчивая, обманчиво хрупкая, хотя внутри – сталь. Впрочем, и сталь, бывает, плавится, и случается это, когда Башар смотрит на мужа. Тогда в ее глазах плещется целое море нежности.

Если Ахмед не может или даже не хочет знать всего, то она, Кёсем, должна. Ее нынче называют Кёсем-султан, а значит, теперь ей открыты все секреты гарема. Но вот за крепкие стены она уже не вылетит никогда. Не птица – султанша. Стало быть, нынче ей нужны верные друзья не только в гареме, но и за его пределами.

Как же хорошо, что Башар нашла свое счастье с Доганом! Она, Кёсем, могла бы быть так же счастлива с Ахмедом, но… кажется, не сложилось и не сложится уже никогда. Или все-таки сложится? Ведь султан приходит к самой любимой своей наложнице, и строгое правило «одна женщина – один сын» вновь нарушено в султанском гареме: ради нее, Кёсем, нарушено! Так, может, все-таки…

Картал окинул султаншу быстрым взглядом и вновь потупился. Странное чувство пронзило сердце Кёсем – то ли страх, то ли мучительное томление, от которого и не знаешь, куда деваться… Может, этот взгляд просто напомнил ей, как, бывало, Ахмед на нее смотрел? Давно уже не бросал он на свою возлюбленную подобных взглядов, но было же, было!

Может, и будет? Не сейчас, так позже… Султану трудно управлять огромной державой, Ахмед просто устает от государственных дел, да и вникать во все приходится быстро. Его же не учил толком никто!

Гости расселись на подушках, отдали должное кофе и сладкой пахлаве, поговорили о пустяках. Затем Картал приступил к главному – тому, ради чего они и пришли, собственно говоря.

– Ты хотела узнать о Яхье?

– О том, что случилось с ним, – кивнула Кёсем. – Где он, что с ним, причинит ли он султану еще бóльшие хлопоты, чем уже причинил…

Сейчас Кёсем, которую также называли Кёсем-султан, как никогда понимала валиде Сафие. Та тоже старалась называть своего покойного мужа «султан». Сына звала так же, лишь добавляя имя. Звучало с должным почтением, так что никаких вопросов подобное именование не вызывало. И внука тоже звала так… но совсем недолго, считаные недели ей довелось видеть его султаном…

Лишь сама Кёсем, да еще, быть может, Махфируз, понимали: Ахмед не женат на них, вот просто не женат – и все. Нет никаких Кёсем-султан и Махфируз-султан, есть наложницы, родившие султану сыновей и тем самым возвысившиеся. Но судьба переменчива, и лишь султан властен в их жизни и смерти. По его воле они все обрели, по его же воле могут все утратить.

Нет мужа. Есть султан, хозяин и господин.

Иногда Кёсем казалось, что есть еще и Ахмед – тот парень, с которым играли и боролись в детстве, кто был готов часами рассказывать о вырезании лучных колец и о том, как скачут на конях различные племена. Но Ахмед все чаще уходил в темноту, отдалялся, скрываясь в тени грозного султана.

Наверное, так и должно было быть. Но Кёсем все вглядывалась и вглядывалась в эту тень, разыскивая юного шахзаде, которого полюбила, которому с радостью готова была рожать детей и рассказывать смешные гаремные истории.

Что же до султана… он великий правитель Оттоманской Порты, и ему надо повиноваться, ибо он кровь от крови и плоть от плоти династии Османов. Он могущественный, одним мановением руки обращающий вспять врагов и одним словом способный погубить и возвеличить. Таков султан.

Ахмед был другим. Ахмед был живым, а султан – памятник собственному величию.

Так должно быть. Но до чего же жаль…

– Хлопоты? – Доган нахмурил брови. – Это, я считаю, вряд ли.

– Думаю, Аллах сделал так, что мы более никогда не услышим о шахзаде Яхье, – вступил в разговор Картал.

Почти против воли Кёсем улыбнулась, но тут же нахмурилась:

– Промысел Аллаха и ничего, кроме него? Так ли это?

– Ну, – пожал плечами Доган, – он и сам, надо признать, к своей судьбе руку приложил.

– Проклятье кинжала? – подняла тонкие брови Башар.

– Я в проклятья не верю, – твердо ответил ее муж. – Но человек, убивший друга, должен понимать, что так просто небеса ему скрыться не дадут.

Кёсем вздохнула и жестко произнесла:

– Рассказывайте все, по порядку.

На самом деле она вовсе не была уверена в том, хочет ли слышать про обстоятельства побега Яхьи и об участии в этом деле близнецов. Ведь после таких известий, бывает, рушатся отношения, длившиеся не один год. Особенно когда тебя зовут Кёсем-султан и ты стоишь на страже интересов мужа, а собеседники твои, возможно, помогли бежать злейшему врагу нынешнего султана… а возможно, что и не помогли, а погубили кровь Османов. Тоже, прямо скажем, преступление не из последних, особенно если султан им такого не приказывал, – а тогдашний султан не приказывал, да и нынешний тоже, в этом Кёсем была убеждена. Ахмед чтил старые клятвы, как бы к ним ни относились другие.