Екатерина Мурашова - Сибирская любовь Страница 69

Эта мысль оказалась до того безжалостна и неприглядна, что он немедленно вышвырнул ее из головы вон. И заявил с самым серьезным видом, какой только смог на себя напустить:

– Это вы сами решили, что в столицах – одни безбожники? Или так считает Марфа Парфеновна?

– А разве не так?

– На самом деле – по-всякому. Но я, например, вовсе не полагаю Господа Бога выдумкой. И… честно говоря, эту самую… как ее? – тоже.

Он с досадой подумал: опять не то ляпнул! Спрашивается: зачем?

Маша, все так же пристально глядевшая на него, отчего-то вдруг покраснела. Алеша ехидно хмыкнул. Игнатий, который не переставал возмущенно бубнить что-то себе под нос, с силой тряхнул поводья: тропа впереди расширилась, превратившись почти в настоящую дорогу, и можно было ехать быстрее.

Солнце забежало за облако, и внизу, под деревьями, сразу сделалось сумрачно. Тем более, что деревья-то – не золотые лиственницы, а темные высокие елки. Их нижние ветки, могучие, скрюченные и черные, как головешки, тянулись, перегораживая тропу, цеплялись за гривы лошадей. В одном месте таратайка вдруг наткнулась колесом на что-то (Сержу показалось – на большую змею, а в самом деле – на корень) и снова едва не завалилась набок. Игнатий, не переставая ворчать, ловко выправил ее без посторонней помощи. На Машеньку и Алешу его ворчанье не производило вовсе никакого впечатления. А у Сержа руки так и чесались: подобрать бы корягу поувесистей, да и треснуть кучера по картузу. Все-таки ехали уже почти два часа!

Ельник оборвался внезапно – крутым невысоким склоном, за которым открылась низина, заросшая кустарником и редкими березами. Игнатий, прервав ворчанье, сообщил Сержу, что эта вот низинка – Нюшин прогал – самое что ни на есть ягодное место. И вогульский шаман, оказывается, обосновался на лето именно здесь.

Для чего Маше Гордеевой так уж нужно было к нему ехать? Серж, честно говоря, не очень понял. Она сказала просто: «Интересно». А когда он начал расспрашивать – взялась объяснять что-то про реку, по которой плывет шаман из верхнего мира в нижний… или наоборот? Вскоре, правда, оказалось, что это на самом деле – дерево, хотя одновременно все-таки как бы и река. А шаман везет послание некоему Куль-отыру, который с одной стороны – первостатейный злодей, но с другой – творец земли, вылепил ее когда-то на пару с братом из донного ила. Словом, сгоряча не разберешься. Сказки! Он видел, что Машеньку, благочестивую богомолку, тянет к этим колдовским историям, они ее завораживают. Выходит – он, Серж, не зря ляпнул про Бога и эту… как ее…

Встретиться с шаманом Сержу, однако, не разрешили. Алеша категорически заявил, что старик не любит чужаков. А сердить его опасно!

– Про лесных, однако, слыхал? Лохматы, горбаты, ростом в пять аршин! Тут их менквы зовут, а у нас, на Енисее – лютысь. Они у Хайду с руки едят. Пропадешь, а потом скажут: медведь задрал.

Серж хотел рассмеяться, но раздумал, наткнувшись на взгляд Маши, встревоженный и виноватый. Это она, что же, и таким сказкам верит? А потом возвращается домой, читает французские книжки, играет на рояле… Парадокс! От удивления он даже забыл обидеться.

Остяк и Маша ушли, и он остался в компании Игнатия, которого, само собой, тоже обошли приглашением. Кучер тут же развернул чистую тряпицу, в которой у него оказался дорожный припас: шаньги, крутые яйца, запеченное с чесноком мясо и в штофной бутыли – клюквенная вода (спиртного Игнатий строго не употреблял). Сопя и вздыхая от смущения (интересно, где оно было, когда он всю дорогу ворчал и ругался?), он сделал широкий жест ладонью, предлагая управляющему разделить трапезу. Серж с удовольствием согласился.

И время потекло сосредоточенно и неторопливо. Игнатий помалкивал, лишь изредка роняя какое-нибудь неопределенное замечание – за жизнь. Можно, да и нужно было, конечно, расспросить его о насущных вещах, уточнить кое-какие местные тонкости – наверняка ведь о многом знает, – да не хотелось. Вокруг была такая славная тишина…

Удобно расположившись на сиденье таратайки, застланном волчьим мехом, Серж рассеянно смотрел в пространство, откусывал жестковатую кабанятину. Представлял, как где-то здесь, вон хоть за теми березами – бесшумно бродят мохнатые, горбатые, ростом в пять аршин. Желтые листья липнут к свалявшейся шерсти, острые уши – домиком, как у Огонька, и человечьи глаза смотрят встревоженно и виновато.

Да уж. Антоше бы Карицкому про это рассказать. Серж поморщился, моментально увидев перед собой черную фигуру в долгополом пальто и надвинутой на глаза шляпе, яростно провозглашающую, что все люди – гиены и свиньи. Или Агнешке… С Агнешкой – Агнусей, Агнией – он жил в Москве. Маленькая, худая как щепка, зато с пышной грудью, которой очень гордилась. У нее тоже были свои заморочки: воображала себя великой актрисой. Где-то она и впрямь играла – на заднем плане, на десятых ролях, – и, как положено, бесконечно жаловалась на интриги завистников. С ней было, пожалуй, весело… в фантастическом беспорядке крохотной квартирки, среди вечных стонов, хохота и пылких тирад, среди пестрых нарядов и самодельных шляп, похожих на клетки для райских птиц. Весело… пока он от нее не устал. Устал – быстро.

Интересно, когда он устанет от тишины этого громадного леса? От его запахов? От…

– Глядите, Дмитрий Михайлович, как смерклось-то! Никак, туча!

Серж, очнувшись, поднял голову. Черт, сколько времени они уже тут сидят? Небо и правда потемнело, над верхушками деревьев, подгоняемые ветром, двигались сизые лохмотья. Солнце исчезло, и в лесу сразу стало сыро и холодно. Игнатий, привстав на козлах, озабоченно вглядывался туда, куда Алеша увел хозяйскую дочку.

– У, злыдень косой! Хлынет ведь сейчас – и застрянем намертво, что он себе думает?!

А в следующую минуту и впрямь хлынуло. Вернее, сперва – тихо закапало, и Серж как-то и не подумал пугаться. Он увидел, как впереди из-за кустов показались таки двое, и, спрыгнув с подножки, быстро пошел им навстречу. Они не торопились. Остяк со своей трубочкой, как обычно, чихал на все окружающее. А у Маши был почему-то очень расстроенный вид. Как будто она казнила себя за то, что поддалась грешному любопытству!

– Дождь начался, Марья Ивановна. Ваш Игнатий рвет и мечет!

Он подал ей руку. Она, вздрогнув, глянула на нее, потом – в глаза Сержу, с таким смятением, как будто совсем не ждала его здесь увидеть. И тут же отвела взгляд.

– Да. Спасибо, – неуверенно оперлась на его руку и ускорила шаг.

Вот и кончилась осень, подумал он, помогая Машеньке сесть в таратайку. Дождь – ледяной. А у этого несерьезного экипажа нет даже верха, и как, интересно, они два часа будут ехать? А если и в самом деле застрянут?..