Елена Арсеньева - Любовные чары Страница 69

Она почмокала губами, от души жалея, что нет в кармане ничего, чтобы задобрить богом посланного конька: ни хлебушка, ни кусочка сахарку. Впрочем, конь и так вел себя вполне дружелюбно, не выразил ни малейшего неудовольствия, когда она осторожно поставила ногу в стремя, а потом взгромоздилась в седло. Марина схватила поводья, и вороной, почуяв твердую руку, послушно пошел к дороге.

Впервые за этот безумный день Марина улыбнулась. Какая удача, что ей попался конь Десмонда, известный своей прытью! Теперь ее нипочем не до-гнать. Но на всякий случай она отыскала своего гнедого и повела за собой в поводу. Ну вот дело и слажено. Теперь у Марины никаких помех, чтобы добраться до замка, забрать кое-какие вещи, которые она сможет продать, чтобы оплатить дорогу, – и убраться восвояси. Когда Десмонд обнаружит ее бегство, будет уже поздно. Он ведь не сможет выпрячь лошадь из телеги Флоры, предоставив раненого, беспомощную женщину и малое дитя прихотям судьбы, чтобы догнать свою беглянку-жену, спасти то, что еще тлело, трепетало меж ними, оживить умирающее, содеять невозможное.

Марина с тоской поняла, что безумно, мучительно жалеет об этом, и наконец-то дала волю слезам… последним своим слезам о Десмонде.

Обитель смерти

Когда она наконец подняла исплаканные, измученные глаза, ей почудилось, будто едет бесконечно долго.

Ветки уныло, тревожно перестукивались над головой, словно пугая, а может, пытаясь предупредить о чем-то. В полях выл и стонал ветер; река вся потемнела, ревела зверем, бешено била темной волной в берега. Небо наливалось ночью и непогодою.

До Марины донесся запах дыма, и она встрепенулась. Остро захотелось есть. Сейчас уже глубокая ночь, едва ли она дозовется кого-то из слуг, чтобы подали ужин. Придется, пожалуй, самой пойти на кухню…

Марина едва не хлопнула себя ладонью по лбу. Она напрочь забыла о своем положении преступницы! Едва мисс Марион ступит на порог замка, ее могут снова схватить и отправить в тюрьму. Да, Хьюго и Линкс признались в преступлениях, но в замке-то обелить ее некому. Стало быть, Маккол-кастл в распоряжении Джессики.

Темная громада, увенчанная двумя башнями, проступила на фоне мутных туч, затянувших небо, и Марина вдруг почувствовала острейшее желание очутиться как можно дальше от замка. Зачем она здесь, в настоящем людоедском логове? Ах да, нужны деньги, чтобы добраться до дому. «Ничего, через час меня уже тут не будет», – уговаривала себя Марина, однако против воли, против разума страх леденил ее душу.

Привязывая гнедого к коновязи, Марина шепотом пообещала, что завтра поутру у него будет вволю и зерна, и отдыха, а вот ночью ему придется потрудиться. Ночь покровительствует беглым, а кто теперь Марина, как не жалкая иностранка, со всех ног удирающая из мрачного Маккол-кастл, в котором не призраки прошлого витают, а тени будущих, еще не свершенных злодейств.

Наконец она ступила во двор, напряженно вглядываясь в окна и пытаясь определить, кто еще не спит. Одна башня была темна, а в другой виднелись два-три светлых пятна. Джессика в замке, но, пока она сидит в своей комнате, угрозы от нее никакой. Марине остро захотелось внезапно появиться на ее пороге (желательно прежде надев наряд леди Элинор) и замогильным голосом объявить, какая она греховодница, ежели замышляет брак с собственным братом, а потом сообщить, что все ее замыслы рухнули. Джессика ведь еще не знает, что Хьюго и Линкс во всем признались! Но Марина окоротила себя. Знает, не знает – теперь дело Десмонда разбираться с единокровной сестрицей и ее шалостями. А ее, Марины, дело – оказаться отсюда подальше.

Крадучись она вошла в дом. Как и ожидала, двери еще не заложили на ночь (хозяин-то пока не вернулся!), а ночной лакей сладко похрапывал на стуле.

На кухне нашлось немного хлеба да сыру – хватило и поесть, и прихватить с собой в дорогу. Марина поискала, во что налить воды, но под руку попалась только малая глиняная бутылочка. Спасибо и на том. Затем она двинулась к своей комнате.

Она не очень хорошо знала эту отведенную под разные хозяйственные службы часть замка и двигалась неуверенно. Каким-то образом удалось добраться до столовой (Марина узнала ее по огромной люстре, низко нависающей над обеденным столом). И Марина уже было вздохнула с облегчением, почти добравшись никем не замеченной до цели, как вдруг впереди мелькнул огонечек и послышались слабые, шаркающие шаги. Она отпрянула в темный угол – и вовремя, ибо в коридоре показался… Сименс.

Свеча бросала неровные отблески на его мрачное, изнуренное лицо с облезлыми бакенбардами – жалкими остатками былого величия. На голове бывшего дворецкого белела повязка, и Марина мимолетно улыбнулась: крепко же она приложила лиходея!

Похоже, она не только улыбнулась, но и хмыкнула нечаянно, потому что Сименс вдруг насторожился и, подняв свечу повыше, принялся вглядываться в темноту.

Марина заслонила лицо рукавом, отчаянно жалея, что при ней нет подсвечника преизрядной тяжести. Уж она бы от души добавила кое-что к первому удару!

Впрочем, обошлось: Сименс поозирался да и побрел себе дальше. Марина выскочила из своего укрытия и ринулась вперед. Ей казалось, что она движется совершенно бесшумно, однако, оглянувшись на повороте коридора, заметила вдали промельк света.

Чертов Сименс! То ли он почуял недоброе, то ли просто так повернул обратно, то ли…

У Марины упало сердце – а ведь в замке ее ждут! Сименс не случайно ходит туда-сюда именно здесь. Можно держать пари, что Сименс каждый раз заглядывает в ее комнату. Значит, у Марины будет всего несколько минут на сборы. Впрочем, голому собраться – только подпоясаться: невелики ее богатства, одна только шкатулочка.

Однако Сименс уже близок.

Марина откачнулась за портьеры, красивыми складками обрамлявшие огромную картину (помнится, она изображала прекрасную леди, которая в крайнем отчаянии била кулаками в стены комнаты, не имеющей ни окон, ни дверей), и вжалась в стену. А та вдруг отступила. Каменная же плита, на которой девушка стояла, перекосилась… Марина запрокинулась навзничь в какую-то тьму, не имеющую ни верха, ни низа, ни крыши, ни дна… больно ударилась обо что-то спиной и головой – и лишилась сознания.

Ее заставил очнуться солнечный луч, бивший прямо в лицо. Открыв глаза, Марина тотчас зажмурилась: солнце светило сверху. Заслонилась рукой, огляделась.

Она лежала на каменном полу, грязном и пыльном, а солнце пробивалось сквозь узкие щели, прорезавшие потолок, который находился как-то очень высоко. Преодолевая головокружение, девушка встала, но потолок приблизился ненамного. Щели в нем были единственным источником воздуха и света, потому что комнатушка, в которой оказалась Марина, не имела ни окон, ни дверей.