Эльза Вернер - Развеянные чары Страница 69

— Я бесконечно рада возможности приветствовать прославленного Ринальдо в лице супруга моей дорогой Элеоноры и беру на себя смелость смотреть на него как на родственника, — сказала пожилая дама, входя с Рейнгольдом в комнату. — Наш Г. будет гордиться тем, что увидит наконец своего гениального сына. Господин Альмбах, мы искренне поздравляем вас и ваше искусство с новым произведением; оно безусловно стоит на высоте вашего таланта. Ваш гений наконец, наконец…

— Вступил на верный путь, — с величайшей вежливостью подсказал доктор Вельдинг.

— Вступил на верный путь, — с воодушевлением повторила дама. — После долгих, мучительных исканий вы достигли полнейшей свободы и вступили в высшие сферы…

— Не совсем слово в слово, но все-таки годится, — пробормотал Вельдинг, тогда как Рейнгольд, несколько ошеломленный этим потоком эстетических фраз, низко поклонился говорившей.

По счастью в эту минуту дама увидела Эллу, входившую в комнату под руку с консулом, и поспешила обнять ее и ребенка, а доктор Вельдинг подошел к Рейнгольду.

— Не позволите ли вы напомнить о себе одному вашему старому знакомому, господин Альмбах? Хотя я недостаточно смел, чтобы осыпать вас сразу дифирамбами, но тем не менее и мне хотелось бы сердечно приветствовать ваше возвращение на родину.

— У тети были, вероятно, самые добрые намерения, — сказал Рейнгольд, точно извиняясь, — только мне показалось немного странным…

Он приостановился.

— Быть принятым словами моих рецензий, — докончил доктор. — О, ваша тетя часто делает мне честь воспроизводить мои критические статьи, хотя иногда и при не совсем подходящих обстоятельствах. Кроме того, она сопровождает их собственными вариациями, ответственности за которые я никоим образом не несу.

Рейнгольд улыбнулся:

— Для вас время пронеслось совершенно бесследно, господин доктор! Вы остались верны самому себе: через два слова на третье непременно съехидничаете.

— Это смотря по обстоятельствам, — пожав плечами, но не без удовольствия сказал Вельдинг и повернулся к Элле, ласково протягивавшей руку старому другу дома.

— Ну, как вы находите нашу Элеонору? — торжественно воскликнул консул. — Разве она не цветет как роза? И малыш так вырос, что скоро придется называть его как-нибудь иначе.

Доктор Вельдинг улыбнулся, на этот раз без всякого ехидства.

— Госпожа Элеонора нисколько не изменилась, — сказал он, и это лучший комплимент, какой только можно ей сделать. — Поверьте, сударыня, я не менее других радуюсь вашему приезду и тому, что приемные комнаты дома Эрлау опять на несколько недель окажутся под вашим владычеством. Между нами будь сказано, — прибавил он, понизив голос, — мне иногда становится не по себе, когда ваша тетушка заводит речь об изящных искусствах.

В тот вечер волнение и радость свидания долго не давали заснуть путешественникам. Солнце уже давно ярко и весело светило в окна, когда Элла на следующее утро вошла в комнату, в прежние годы служившую ей спальней и кабинетом. Здесь сохранилось все то убранство, которым консул окружил тогда свою любимицу.

Рейнгольд стоял у окна и смотрел вниз, на улицы родного города — в первый раз после десятилетнего отсутствия.

Это не был более молодой артист, который в упорной борьбе с семьей и с окружавшей его средой порвал свои цепи и сбросил обязанности, чтобы вступить на поприще, обещавшее ему славу и любовь. Но это был и не тот Ринальдо, который во время своей безумной жизни в Италии не знал другой узды и другого закона, кроме собственной воли, и которого поклонение публики и окружающих грозило окончательно испортить. В нем не оставалось и следа высокомерной гордости или оскорбительной надменности, в лице и осанке выражалось лишь спокойное и твердое сознание собственного достоинства, приличествующее мужчине и артисту.

Его глаза порой опять вспыхивали страстью, составлявшей основной элемент как в жизни, так и в произведениях Ринальдо, но дикое, беспокойное пламя, некогда сверкавшее в этом взоре, погасло навсегда, и блеск, отличавший и сейчас эти глаза, гораздо более шел к спокойному, немного печальному выражению лица. Какой бы отпечаток ни наложила на него прошлая беспорядочная, бившая через край жизнь, теперь оно говорило о победе над самим собой. Задумчивый взгляд, отыскивавший в эту минуту фронтон старого дома на набережной канала, напоминал взгляд прежнего Рейнгольда, когда он сидел за роялем в тесной комнатке садового павильона и из-под его пальцев лились звуки, которые смели раздаваться только ночью, звуки «бесполезных фантазий», признанных впоследствии «откровениями гения».

Элла подошла к мужу. Ее наружность вполне оправдывала мнение консула: она цвела как роза. Последние три года не только не уменьшили ее прелести, но придали ее чертам выражение счастья, которого им прежде недоставало.

— Ты уже успел получить письма? — спросила она, указывая на два распечатанных письма, лежавших на столе.

Рейнгольд улыбнулся.

— Да, их переслали сюда из столицы, и ты ни за что не догадаешься, кто прислал вот это письмо, — сказал он, беря в руку одно из писем. — Мое новое произведение доставило мне нечто лучшее, чем все те овации, которыми нас осыпали: оно доставило мне письмо от Чезарио. Ты знаешь, с какой глубокой обидой в душе он тогда расстался с нами, как не хотел и слышать о примирении. Тебе он не мог простить того, что ты скрытничала, а мне — что я стал на его дороге к счастью. Все эти три года, как ты знаешь, я не имел о нем никаких известий, но постановка моей оперы в Италии сломала лед; он пишет мне с прежней сердечностью, поздравляя с новым произведением, которое хвалит не по заслугам, и в то же время сообщает о своей помолвке с дочерью князя Орвието. Через несколько недель будет их свадьба.

Элла стояла рядом с мужем и через его плечо читала письмо, которое он держал в руке и в котором о ней не упоминалось ни единым словом.

— Ты знаешь его невесту? — наконец спросила она.

— Очень немного. Я однажды видел ее в доме отца и помню красивым, живым ребенком. Она воспитывалась в монастыре и лишь на короткое время приезжала к родителям. Но я знаю, что этот брак уже тогда составлял заветную мечту обоих семейств, и только отвращение Чезарио к женитьбе и вообще к каким бы то ни было узам мешало ее осуществлению. Но прошли годы, маленькая княжна выросла, и Чезарио, вероятно, сдался на просьбы родных. Вопрос теперь в том, даст ли ему этот брак по рассудку то счастье, какого требует его пылкая, мечтательная натура.

Элла задумчиво опустила голову.

— Ты говоришь, что невеста молода и красива, а Чезарио — именно тот человек, который может внушить к себе любовь молодому существу, только что вступившему в жизнь из монастырского уединения.