Барбара Картленд - Медальон для невесты Страница 7

— Ей придется путешествовать в вашем экипаже?

— Другого способа добраться до поместья герцога нет. Не думаю, что у нее будет с собой много вещей, так что мы вполне уместимся в моей карете.

— Много вещей! Скажете тоже… Насчет этого точно можете не беспокоиться! — хохотнула миссис Бэрроуфилд.

— Не мог бы я повидаться с этой девушкой прямо сейчас? — спросил мистер Фолкерк, поднимаясь из кресла и внутренне радуясь, что все так удачно сложилось.

Однако миссис Бэрроуфилд не спешила последовать его примеру и встать.

— Что-то я чувствую себя не очень хорошо после всех этих новостей и воспоминаний, — заявила она. — Так что лучше я тут еще посижу, приду в себя… Да вам достаточно подойти к двери и выкрикнуть ее имя! Она вас сразу услышит.

Взглянув на нее повнимательнее, мистер Фолкерк понял, что собеседница его успела опьянеть не на шутку. Одна выдула бутылку портвейна! Сильный, однако, у нее организм, невольно подумалось мистеру Фолкерку. Можно и позавидовать. Про себя он не мог бы сказать, что справится с такой дозой спиртного. Его возможности по части алкоголя гораздо скромнее…

Он молча пересек комнату и, распахнув дверь, оказался в темном, сумрачном коридоре.

Из мебели тут стоял лишь весьма элегантный, однако облезлый теперь уже стол, на котором он оставил шляпу, да стул, на который он бросил плащ, когда прибыл в приют. Стул был тоже хорошей формы и знавал лучшие времена, сейчас же нуждался в починке. С обеих сторон коридора до него доносился шум детских голосов, а откуда-то сверху раздавался тоненький плач. Внутренний голос подсказал ему, что Тару он найдет именно там, наверху, с плачущими малышами.

Мистер Фолкерк стал медленно подниматься по лестнице, придерживаясь за перила, которые тоже нуждались в том, чтобы с ними поработал хороший мебельщик или хотя бы добросовестный плотник, и благополучно оказался на втором этаже.

Приют был построен по распоряжению герцогини Харриет. В ту пору все восхищались этим сооружением как удобным и современным, с приличной и даже по-настоящему хорошей мебелью и иной обстановкой, отдавая должное щедрости герцогини, ее вкусу и ее способности сопереживать лишенным родителей и обездоленным крошкам. Но за те тридцать лет, что минули со времен постройки, здание не только устарело, но во многом пришло в негодность, граничащую с откровенной разрухой.

В окнах не стали менять разбитые стекла, а попросту заколотили их досками, о портьерах и думать забыли. Пол тоже успел тут и там прогнить, так что ходить по нему следовало с большой осторожностью. Двери, в которых давно не было задвижек, каким-то чудом держались на петлях.

Ни одна из этих прискорбных деталей не ускользнула от взгляда мистера Фолкерка. Распахнув дверь, из-за которой доносился детский плач, он оказался в большой спальне. Тут пахло сыростью, немытым телом и чем-то таким, о чем мистер Фолкерк не хотел даже думать.

Вдоль стен тянулись многочисленные кроватки. Лежавшие и сидевшие в них малыши либо плакали, оттого что никто не обращал на них никакого внимания, либо возились друг с дружкой, пронзительно вереща. И все они, на взгляд мистера Фолкерка, одеты были слишком легко.

В дальнем конце комнаты сидела с малышом на руках та самая девушка, что впустила его в приют. На ней было простенькое серое платье с белым воротничком и плотно прилегающая к голове шапочка. Такую форму одежды выбрала некогда для сирот герцогиня Харриет. Одежда выглядела на редкость непритязательно, подчеркивая тот факт, что ее обладатель — объект милосердия.

Пробираясь между кроватями, мистер Фолкерк отметил, что все детишки — без разбора, мальчики это или же девочки, — коротко острижены: это было еще одним требованием для сирот, взятых из милости в «Приют безымянных».

Как только он добрался до Тары, та поднялась со стула и вежливо присела, продолжая прижимать к себе малютку. Только тут у него появилась возможность как следует рассмотреть ее.

Девушка была очень худенькой, чуть ли не прозрачной, что явно указывало на плохое питание. Когда она подняла к нему кроткое личико, косточки скул и подбородка обозначились еще больше. На изможденном лице выделялись глаза — огромные, синие, оттененные густыми ресницами, золотистыми у корней и почти черными у концов. Такие глаза могли бы быть необычайно привлекательными, подумал мистер Фолкерк, если бы не болезненная худоба этой добросердечной нянюшки. Из-за обострившихся скул и впалых щек бедняжка напоминала голодного птенца.

— Нам нужно поговорить, Тара, — дружелюбно проговорил он, подойдя к девушке.

Глаза той стали удивленно-испуганными. Но она обратилась к детишкам, и голос ее прозвучал до странности мягко и музыкально:

— Ну-ка, детки, потише! У нас гость, и он хочет поговорить со мной. Если вы посидите тихонько в своих кроватках, я расскажу вам потом интересную сказку.

Должно быть, сказка была для детей вроде лакомства, поскольку шум и гвалт немедленно прекратились. Ребятишки затихли, рассевшись по кроваткам и матрасам, и уставились на гостя во все глаза. Было ясно, что они только и ждали, когда же начнется сказка, а гость уйдет восвояси. А возможно, новый человек был им интересен. Немногое они видели, живя здесь. Во всяком случае, ему трудно было вообразить, как можно вывести всю эту ораву гулять — вряд ли у них была соответствующая одежда и вряд ли они могли сами управиться с одеванием, а взрослых рук не хватало.

Малыш на руках у Тары начал недовольно похныкивать. Видимо, он засыпал, а приход посетителя растревожил его. Легонько покачав дитя из стороны в сторону, поворачиваясь всем корпусом, Тара сунула ему в рот пальчик, чтобы ребенок молчал.

И только после этого она взглянула на того, кто к ней подошел и сделал такое странное заявление.

— Вы хотели мне что-то сказать, сэр?

— Я собираюсь забрать тебя из приюта, Тара, — без всякого предисловия сообщил мистер Фолкерк о том, что он собирается сделать.

Глаза Тары расширились, и выражение их ничем не отличалось сейчас от выражения глаз ее замурзанных подопечных. Но в глазах Тары мистер Фолкерк прочитал и откровенный страх, если не ужас. Она смотрела на него с тоской и молчала. Потом заговорила. Голос и губы ее дрожали, но она очень старалась сдержаться и не расплакаться в голос.

— Что вы, сэр!.. — Она сделала глубокий вздох, словно чувства вот-вот покинут ее, и она старалась придать себе сил, чтобы этого не случилось. — Я не могу оставить детишек… А вы… — на секунду она замялась, будто взвешивала, уместно ли будет ей задать вопрос такому блистательному господину. И решилась. Это было заметно по тому, как дрогнули ее ресницы, а во взгляде мелькнула надежда, что ее кто-нибудь защитит. — Вы уже… вы… вы говорили с миссис Бэрроуфилд?