Жаклин Рединг - Белая магия Страница 7

Ноа взял обе её руки в свои и посмотрел Саре в глаза.

— Сара, произошёл несчастный случай, трагический несчастный случай. — Он закрыл глаза. — Тони умер.

Это были не те слова, которые Сара ожидала услышать. Понимание пришло не сразу. Она была тиха и спокойна. Слишком спокойна. Ноа посмотрел ей в глаза, и увидел, как они омрачились — сначала непролитыми слезами, а затем чувством, в котором он безошибочно распознал страх. Сара не издала ни звука, а её единственной реакцией была быстро поднимающаяся и опадающая грудь, выдававшая борьбу с чувствами, разрывающими её сердце. Наконец девушка смогла выдавить одно единственное слово, но и на нём её голос прервался.

— Как?

— Мы были в его доме. Это было вчера поздно вечером. Мы только что вернулись после ужина в «Уайтс».

Она выглядела смущённой.

— Ты был с ним?

Ноа покачал головой.

— Тони поднялся наверх… — он посмотрел ей в глаза, — он хотел показать мне пистолет. Он чистил его, когда пистолет выстрелил.

Сара смотрела на него так, словно не понимала, о чём он говорит. Да и как она могла понять? Тони был экспертом в том, что касалось огнестрельного оружия. Их отец научил его и Сару превосходно стрелять. Почести, которые Тони получил во время войны на полуострове, послужили всего лишь ещё одним доказательством его способностей. Смерть в результате такого несчастного случая, о котором говорил Ноа, была труднообъяснимой для любого, кто хорошо знал Тони. Для его сестры, которая знала его лучше всех, она была невозможной. Что делать, если Сара догадается, что он лжёт?

Ноа не пришлось долго беспокоиться по этому поводу, так как Сара начала плакать. Она спрятала лицо в ладонях, её хрупкая фигурка сотрясалась от рыданий. Понимая, что он тоже более не властен над своим горем, Ноа привлёк девушку к своему плечу, предлагая ей то единственное, что ещё оставалось непоколебимым среди всего этого хаоса — свою дружбу.

Прислушиваясь к приглушённым рыданиям Сары, Ноа мысленно вернулся к написанному женским почерком письму, которое положило конец жизни его друга. Он думал о букве в конце послания — «A». Кто эта женщина? Он не мог назвать её леди. Только ведьма с чёрным камнем вместо сердца могла быть столь бездумно жестокой. Он попытался представить себе, как она могла бы выглядеть. Стройная элегантная фигура в шёлковом платье, в полном спокойствии сидящая за письменным столом и пишущая полные ненависти слова, задумываясь над ними не более, чем над рисунком на платье.

A.

Тони был для неё всего лишь развлечением, способом провести время, пока не наметится лучшая перспектива.

A.

Она убедила его, что неравнодушна к нему, что влюблена. Приняла его подарок, дорогую семейную реликвию, на самом деле не собираясь соединить свою жизнь с Тони.

A.

Даже при том, что Ноа не знал, кем она была на самом деле, он, как на яву, видел её — свет и невинность — в изящном шёлковом платье, разглядывающей из под застенчиво опущенных ресниц мужчин, которые поклонялись ей в надежде получить в подарок хоть одну улыбку.

Но эта безымянная фигура не была незнакомой Ноа, нисколько, потому что она была в точности такой же, как та, которая опустошила и почти разрушила его собственную жизнь. Такая же, как леди Джулия Грей.

И хотя у этой женщины, этой A, не хватило смелости подписать своё письмо, она оставила ему одну подсказку: кусочек красного воска, оставшийся висеть на краю письма.

Глава 4

— Августа, ты должна проснуться!

Эта неожиданная увертюра сопровождалась ослепляющими лучами солнечного света, вливающимися через внезапно и немилосердно отдёрнутые шторы. Ошеломлённая столь шумным вторжением, леди Августа Брайрли попыталась поднять голову с тёплой и мягкой пуховой подушки, морщась от резкого дневного света, который уже наполнил всю её спальню.

Что, во имя всего святого, случилось? В Англии ночью объявили войну?

Она нащупала очки в железной оправе на прикроватной тумбочке и, надевая их, обратила сонный взор в сторону своей мачехи, Шарлотты, второй и нынешней маркизы Трекасл, фигура которой стройным силуэтом выделялась на фоне открытого окна в противоположном конце комнаты. Маркиза скрестила в раздражении руки на груди, а хмурая гримаса на её лице, различаемая даже с такого расстояния, говорила о том, что ни о какой нависшей катастрофе думать не приходится. Нет, причиной недовольства Шарлотты было, скорее всего, что-то, что сделала Августа.

Другими словами, такой же день, как и всякий другой.

Августа потёрла глаза под линзами очков. Надетая на ней простая льняная ночная сорочка помялась за несколько часов неспокойного сна, чёрные волосы выбились в беспорядке из заплетённой на ночь косы, небрежно свисавшей через плечо.

Шарлотта же, напротив, вне сомнения поднялась на рассвете и уже нарядилась в изящное, отделанное тонкими кружевами, домашнее платье её любимого цвета — бледного жёлто-лимонного. Ни один медно-красный волосок не выбился из-под маленького чепчика: настоящая жёлтая канарейка против сороки, которой была Августа.

— Ты хоть представляешь, который сейчас час? — прокаркала Шарлотта, вдребезги разбив образ певчей птицы, и повернулась, чтобы рвануть ещё одну штору с другого окна, впуская ещё больше этого мерзкого света.

Отпрянув, Августа спряталась за тяжёлым парчовым красным балдахином.

— Я только собиралась спросить…

— Почти час, Августа. Один час пополудни.

— Час? — Августа плюхнулась назад на подушку, подтягивая другую с противоположной стороны кровати, чтобы закрыть ею лицо. — Какого чёрта ты приходишь сюда и будишь меня в столь ранний час?

— Ранний?

Она слышала, как Шарлотта подошла к кровати и встала возле неё. Несмотря на то, что лицо Августа спрятала под подушкой, она знала, что у Шарлотты обе руки сейчас на поясе, а рот сморщился в, казалось бы, извечной, но однако придававшей маркизе необычайно привлекательный, обиженно-надувшийся вид, гримаске.

— Ранний? — эхом повторила маркиза. — Если бы ты не бодрствовала в совершенно нечестивые часы, то, возможно, смогла бы придерживаться режима, приличествующего хорошо воспитанной молодой леди.

Августа нахмурилась, прячась под подушкой и размышляя, почему в сотый раз (ну точно в сотый раз) Шарлотта настаивала на таком её определении как «молодая леди». В её двадцать восемь большинство считало Августу Брайрли уже не соответствующей этому статусу. К тому же, хотя Шарлотта и была замужем за отцом Августы, но в устах маркизы это определение звучало ещё более неподходяще ввиду разделявшей женщин разницы в возрасте всего в несколько лет.