Сьюзен Робинсон - Нежеланная невеста Страница 7

На него надвигался русский кавалерист. Темпл подождал до самого последнего момента, отпрыгнул, повернулся и выстрелил в него из пистолета. Затем что-то ударило его сзади, и он снова упал на землю. Борясь изо всех сил, он стряхнул тяжесть со спины. А потом высвободил револьвер и выстрелил — ив это мгновение узнал юного капрала Генри Беддоуза. Потребовалось несколько драгоценных секунд, чтобы осознать, что у Гарри оторваны обе ноги и он уже мертв.

Нет! Все закончилось. Темпл с трудом вернулся в реальность, молясь, чтобы никто не заметил его слабости. Молодая женщина так и. не ответила ему. Он был уверен в этом, поэтому повторил вопрос:

— Где Мелисанда?

И тут он заметил, что вокруг них образовалось пустое пространство. Из кареты пожилая женщина махала платком лакею, чтобы тот помог ей спуститься.

— Ну? — потребовал он. — Где же Мелисанда? Мэй проглотила подступивший к горлу комок.

— Я Мелисанда Пибоди.

Темпл согнул ушибленную при падении руку. Он посмотрел наверх, моргнул и впервые по-настоящему разглядел девушку.

— Вы не Мэй. Вы — горошина, маленькая некрасивая Меделин.

— Я не Меделин.

Ее щеки покрылись румянцем, но Темпла это не волновало. Она была причиной того кошмара с ревущими лошадьми, людьми и снарядами. Она и ее проклятые животные, их шум и беспорядок. Он возненавидел ее, потому что из-за нее он снова поддался слабости.

— Я Мэй, — сказала она.

Он с такой силой сжал зубы, что у него заныла челюсть.

— Этого не может быть.

— Уверяю вас, это так.

— В чем дело? — вспылил Темпл, едва контролируя желание уйти. — Я бы никогда не подумал, что доктор Пибоди попробует обмануть меня, просто потому что я богат. Но, возможно, я ошибся в нем. Может быть, вы сами затеяли эту игру, пытаясь выдать себя за сестру?

— О-ох!

Он промолчал. Пожилая женщина, вероятнее всего, тетя Вайолет, о которой ему писал доктор Пибоди, вылезла наконец из кареты и присоединилась к ним. Ее носовой платок взмыл в воздух, пухлые щеки затряслись, и эта самозваная Мэй кинулась к ней. Держа тетю за руку, она быстро вытащила бутылочку с нюхательной солью и провела ею перед носом тети. Подскочивший слуга принялся обмахивать леди газетой. Молодая женщина передала свою тетку на руки одного из лакеев и развернулась к графу.

— Вы напыщенный, раздувшийся от важности, невоспитанный индюк!

Мгновение все молчали. Темпл на секунду лишился дара речи, но затем угрожающе выпрямился. Он сжал руки в кулаки.

— Я не затеваю ссоры с самозванцами на пороге своего дома. — Темпл окинул молодую женщину презрительным взглядом, словно она была торговкой, которая имела наглость подойти к парадной двери. Он махнул рукой камердинеру. — Бридлбейн, отведите этих… женщин в голубую гостиную.

На щеки его гостьи вернулся румянец.

— Я не войду в ваш дом…

— Молчать!

Рев потряс его самого, а девушка от неожиданности замолчала. Темпл глазел на нее, ожидая дальнейших препирательств. Их не последовало, и он продолжил:

— Вы подождете в гостиной. Я позже зайду к вам. Слуги накормят ваших животных. Этим займется Бридлбейн.

Не дожидаясь ее согласия, он повернулся к ней спиной и ушел. Надо добраться до кабинета, прежде чем начнется новый приступ. Он не может себе позволить гневаться, даже если она виновата в его разочаровании и несчастье.

Мэй смотрела вслед графу, жалея, что у нее под рукой нет одного из тех грязевых «пирожков», которые она с сестрами так любили лепить в детстве. Он бы отлично смотрелся на лице графа. Этот человек сумасшедший, и он назвал ее маленькой и некрасивой. Неужели он думал, что она не знает о своих недостатках? Ох! Он не хочет ее присутствия и не хочет видеть. Она была слишком тщеславна, когда рассуждала по-другому. Он жестокий, иначе никогда бы так не отнесся к Изис, Эхо и Паку.

Мэй стояла, уставившись на дверь, и гладила Изис, когда появился слуга. Он протянул затянутые в перчатки руки, чтобы взять кошку. Мэй отшатнулась. Пак тут же прыгнул между ней и слугой и зарычал. Пес был всего-навсего спаниелем, но зубы его могли поспорить с крокодильими. Слуга замер.

Ехидно улыбаясь, Мэй обратилась к камердинеру:

— Бридлбейн?

— Да, мисс.

— Я уезжаю.

В это мгновение кучер дернул за поводья и экипаж отъехал от входа. Мэй чертыхнулась про себя, а тетя Вайолет разразилась бесконечными «Боже мой!».

— Бридлбейн?

— Да, мисс.

— Веди нас в голубую гостиную.

— Слушаюсь, мисс. А слуга пока отведет животных на конюшню.

Лакей потянулся к ошейнику Пака. Собака зарычала и оскалила зубы.

— Нет, он этого не сделает, Бридлбейн. Мои животные пойдут со мной.

— Но, мисс, его светлость сказал…

— Разве граф будет искусанным?

— Нет, мисс.

— На твоем месте я бы сама принимала решения… Бридлбейн поглядел на Пака. Затем взглянул на Эхо, которая была маленькой, но очень быстрой, и на шипящую Изис.

— Следуйте за мной, мисс.

Они вошли в огромный холл. Он поражал великолепием: пол выложен серо-белым итальянским мрамором, справа и слева холл огибали лестницы, ведущие на второй этаж, белая балюстрада. Позади холла простирался зал, видимый сквозь раздвижные двери. Мэй быстро окинула взглядом белую лепнину с ионическими мотивами, украшенную арабесками и гирляндами.

Пройдя между двумя лестницами, Бридлбейн провел их в большую гостиную.

В гостиной Мэй тут же пожалела, что взяла своих любимцев. Комната была обставлена мебелью времен Людовика XIV. Потолок, стены и двери были витиевато украшены белым алебастром с серебряной отделкой, на стенах висели портреты кисти Рафаэля, Гольбейна, Ван Дейка и Рейнолдса.

— Настоящий дворец, — пробормотала она.

Найдя место на полу, где не было бесценного ковра, она отвела туда Пака и Эхо. Тетя Вайолет опустилась на софу и принялась возиться с платком и бутылочками с нюхательной солью.

Мэй села в кресло, которое выглядело достаточно прочным, чтобы выдержать ее с Изис на коленях. Кошка свернулась в клубок и задремала, совершенно равнодушная к несчастью, которое навлекла на хозяйку. Мэй не стала снимать накидку, зная, что долго здесь не задержится. Это и к лучшему, потому что в комнате сквозило.

Прикусив губу, она сказала себе твердо и решительно: «Плакать не буду. Не позволю ему увидеть, как я обижена. Он пожалеет меня, а я не хочу видеть презрение в его дьявольских глазах».

Мэй зажмурилась и заставила боль уйти вглубь, намного дальше, чем та маска, которую она показывала миру. Она загнала обиду так глубоко, что, если повезет, никогда больше ее не почувствует. И никогда не признается, что появилась на пороге дома мужчины, ожидая, что ее встретят как желанную невесту, и была отвергнута.