Лариса Шкатула - Дар юной княжны Страница 7

Девушка поднесла ложку с бульоном ко рту Яна — тот послушно раздвинул губы, а не далее как вчера, чтобы дать ему воды, рот пришлось открывать силой… И губы у него красивые — так бы и поцеловала, — подбородок с ямочкой. Ой, файный хлопец! Почему же пани Юлия увидела это раньше, чем она, Беата?.. Лучше-то ему, лучше, а сможет ли ходить? Если нет, пани Юлия выбросит его вон, как надоевшую собачонку. К инвалидам у неё непроходящая брезгливость. Даже милостыню подает только прибранным да опрятным, тем, что своим видом глаз не оскорбляют.

Беата унесла поднос. Некоторое время Ян лежал один, а потом дверь открылась и вошел сутулый слуга, которого называли Иваном. Он откинул одеяло, присел на кровать и вдруг резко крутнул большой палец ноги Яна. Парень от боли вскрикнул и прошипел сквозь зубы:

— Ч-черт неумелый!

Иван расхохотался, ничуть не обидевшись.

— Вот так-так! Значит, ноги свои ты чувствуешь? А чего вчера Вальтеру жаловался? Из-за тебя в замке переполох: стоит ли тратить на будущего инвалида драгоценное панское внимание?

— Я не врал, я и вправду не чувствовал.

— Ничего, это бывает. Сейчас сделаю я тебе массаж: будет больно терпи. Не бойся, хуже не станет.

Ян вздрогнул от прикосновения его сильных цепких пальцев, но тут же устыдился своей боязни и только расслабился, как резкая волна боли нахлынула на него, заставив вскрикнуть и вцепиться зубами в подушку.

— Ну-ну, потерпи, будь мужчиной; как я и думал, у тебя от удара сместился позвонок и зажал нерв. Я вправил его… Придется тебе пока полежать. Контузия есть контузия — кто знает, каким боком может повернуться. Пока не разрешу, вставать не смей!

— А как же… по нужде, не Беату же просить.

— Темнота! По нужде. Возле кровати у тебя что висит?

— Веревка какая-то.

— Не веревка, а сонетка. Понадобится — дернешь, я приду, отнесу… Но учти, выздоровеешь — отработаешь!

— Как же я тебя, такого-то бугая, носить стану?

— Почему обязательно носить? Я тебе другую работу придумаю.

— Работы я не боюсь.

Ян посмотрел в насмешливые глаза слуги и вдруг подумал, что он какой-то ненастоящий. Как будто Иван не был слугой, а только им прикидывался.

— Чего это ты меня так разглядываешь? — удивился тот.

— Ты здесь служишь или родственник чей-то? — не отвечая на его вопрос, поинтересовался Ян.

— Служу. У пана Зигмунда камердинером.

— А что со мной возишься?

— Пани Юлия приказала. Пока отец в отъезде, она в замке командует… Тебе здесь нравится?

— Интересно.

Он помолчал и добавил:

— Будто в какую-то книжку попал — все невзаправду.

— Как это? — не понял Иван.

— Так. Все притворяются: Беата — как будто ей весело; пани Юлия — как будто она строгая, но добрая; пан Вальтер — как будто ему людей жалко…

— А я? — Иван прямо остолбенел от простодушного признания парня, судя по всему, попавшего в самую точку. — Вот уж не думал, что ты такой востроглазый! В замке всего второй день, лежишь, не вставая… А если я сейчас это все хозяйке расскажу? Думаешь, ей понравится? Станет она рядом с собой такого умника терпеть?!

— Не расскажешь! — уверенно сказал Ян.

— Интересно, почему?

— Потому, что ты их всех ненавидишь.

— Да-а, — только и мог сказать камердинер, выходя из комнаты в некоторой прострации. Вскоре, однако, Янек забыл о своем разговоре с Иваном, тем более выяснилось, что контузия не нанесла ему серьезного вреда. Хлопец быстро пошел на поправку; только когда он пытался подняться, ещё кружилась голова и слегка тошнило.

На пятый день его вынужденного лежания к вечеру заявился Иван и сообщил:

— Сегодня буду тебя купать.

Ян попытался идти сам, но Иван не выдержал его жалких попыток, схватил парня, кинул себе на плечо и понес.

Комната, в которую они пришли — ванная, как объяснил Иван, — поразила Яна своим великолепием. Вся она от пола до потолка была покрыта цветными изразцами. По сравнению с ними изразцы на печке хуторского богача Опанасенко, казавшиеся хлопцу прежде великолепными, выглядели бы убогими.

В огромную белоснежную ванну вода лилась из золотой пасти зверя, напоминавшего волкодава Серко, с которым сторожил сельское стадо коров пастух Василь. Кругом сверкали зеркала, хотя Ян не понимал, зачем в них глядеться голым людям?! Он крепко сжал зубы, чтобы рот от изумления не раскрылся сам собой — мать предупреждала, что это неприлично, — до чего только не додумаются богатые!

Беата при виде тощей, застывшей как изваяние фигуры Яна, прыснула, но тут же склонилась над ванной, проверяя температуру воды. Выходя, она стрельнула глазами в Ивана и прикусила губу. Иван тоже оглядел Яна: даже нижнее белье болталось на нем, как на огородном пугале.

— Раздевайся! — прикрикнул он. — Застеснялся, как красна девица!

Слуга помог парню забраться в ванну и, не давая опомниться, надавил на плечи так, что Ян с головой ушел под воду и даже хлебнул её от неожиданности. Он вынырнул с выпученными глазами и напустился на Ивана:

— Ты что, с перепою головой маешься? Я же утонуть мог!

— Небось откачали бы. Пани Юлия ещё не натешилась. Кто бы допустил, чтобы игрушка сломалась?

— Какая я тебе игрушка? Ты говори, да не заговаривайся! Конечно, приютили меня по-хорошему, кормят, поят… Так я и отработаю. А играть с собой никому не позволю!

— Ишь ты, разошелся! Похоже, парень, ты даже не представляешь себе, во что влип. А может, неведение — твое счастье? Я и сам бы не хотел знать…

Расспросить поподробнее Ян не успел, потому что Иван вылил ему на голову что-то пахучее, мыльное и стал так ожесточенно мыть голову, точно хотел и вовсе оторвать ему волосы. Ян закаялся задавать ему вопросы, потому что опять хлебнул воды, в которую проклятый камердинер во второй раз окунул его с головой. А потом Иван вытащил какую-то пробку и вода из ванны стала выливаться.

— Погоди! — закричал Ян. — Я же ещё не весь вымылся.

— Не весь! — передразнил Иван. — А грязи — точно дикого кабана мыли.

— Сам ты — дикий кабан, — тихо буркнул Ян, но слуга ополоснул ванну и вновь стал наливать воду.

В его руках появилось странное, похожее на большую конфету, розовое мыло и что-то коричневое, комковатое.

— Губка! — пояснил Иван, заметив интерес, с которым Ян разглядывает этот мягкий и упругий кусок. В конце концов, от новых ощущений и впечатлений хлопец так утомился, что слуга, будто ребенка, завернул его в простыню и опять на плечах вынес из ванной; пронес коридорами и вошел с ним совсем в другую комнату.

Эта была больше, но казалась ниже из-за темно-зеленых наглухо задернутых штор. Над кроватью, застеленной зеленым атласным покрывалом, висел прозрачный, тоже зеленый — Янек вспомнил его название — балдахин, поддерживаемый по бокам кровати резными деревянными столбиками. Здесь все было зеленым, даже столик у кровати, на котором мерцал тремя свечами изящный серебряный подсвечник. Столик был накрыт на двоих, но Ян не смог бы за ним сидеть: у него после ванны кружилась голова. Впрочем, не настолько, чтобы безропотно дать Ивану одеть на себя тонкое кружевное белье.