Хейвуд Смит - Любовник ее высочества Страница 7

Кипя от злости, Филипп пошел за коньяком, но, пройдя полкомнаты, остановился, вспомнив, как скверно ему было с утра.

Нет. Коньяк ничего не изменит.

Да и графин был почти пустой.

Без коньяка. Без денег. Без кредитов. У Филиппа не было выбора, он вынужден полагаться на милость отца, пока не получит выгодного приданого. Вот тогда все изменится.

Тогда, по крайней мере, он будет жить на свои средства. Он будет принят в более богатых и властных кругах при дворе. А со временем у него появится сын.

Филипп просмотрел полки, взял томик римской поэзии и сел в свое любимое кресло. Вскоре он мысленно перенесся на тысячи миль и веков отсюда, наслаждаясь ритмом латинского стихосложения.

5

– Нет, нет. Грациозно! Не качайся, как неуклюжая корова. Вот так. – Сестра Жанна присела в реверансе так плавно и величественно, как клонится под порывом ветра высокий кедр.

Энни удивлялась, как эта угловатая женщина преклонных лет – не меньше сорока – могла так легко выполнять то, чем ей за несколько недель усиленных занятий никак не удавалось овладеть.

– Я стараюсь, сестра, но это все из-за дьявольских туфель. Они жмут, а из-за каблуков пол кажется покатым. Я едва могу ходить, не то что делать реверансы. – Она нахмурилась. – И еще эти дурацкие танцующие шажки, когда опираешься на одну ногу, покачивая другой.

Сестра Жанна с самого начала приходила на их занятия с видом мученицы, но сегодня она была более раздраженной, чем всегда.

– Вам, наверное, следует побольше времени совершенствоваться в искусстве грации, а не оправдывать свою неловкость.

Энни поджала пальцы в тесных туфельках.

– Как глупо со стороны, казалось бы, умных людей предпочитать такую неудобную и непрактичную обувь сандалиям или сабо.

Сестра Жанна смерила ее испепеляющим взглядом.

– Как это с вашей стороны умно, Энни. Почему бы вам не явиться ко двору в своих сандалиях и не объяснить им, как они ошибаются? Уверяю, все будут вам очень признательны. – Она шлепнула Энни по ногам тростью. – А кавалерам, несомненно, доставит удовольствие вид ваших ног в грубых чулках.

Разозлившись на откровенную насмешку, Энни, забыв благоразумие, задала вопрос, который терзал ее с первого же их занятия два месяца назад:

– А кто вы такая, сестра, что учите меня придворному этикету?

К своему удивлению, Энни могла бы поклясться, что в глазах сестры Жанны промелькнула искра уважения. Но ответила она резко:

– Кто я, вас совершенно не касается.

Волна сдерживаемого гнева обожгла шею Энни и прокатилась по телу.

– Напротив, именно это меня и касается. Что за манерам меня учат? Манерам знатной дамы или кого попроще? Откуда мне знать, подходят ли они для герцогини? А я ведь стану герцогиней, если выйду замуж за герцога, не так ли?

Неожиданно тонкие губы сестры Жанны тронула улыбка. Энни впервые увидела ее за те два года, которые сестра провела в монастыре.

– Прекрасно, Энни. Вы говорите, как настоящая герцогиня. Кажется, вы начинаете чувствовать себя знатной дамой и без моей помощи. Возможно, это в крови. Она должна заговорить.

Энни окончательно разозлилась.

– В самом деле? Я и не предполагала, что вы знаете, чья кровь течет в моих жилах.

– Не стоит говорить со мной об этом. Спрашивайте матушку Бернар. – На лице монахини вместо привычной надменности появилось лукавое выражение. – А еще лучше спросите у отца Жюля. Единственное, что я могу вам сказать, это что вы законная дочь герцога. Единственный его потомок. – Она ткнула Энни своей тростью. – Но не вздумайте кичиться этим. Происхождение – воля бога и родителей, а вовсе не ваша заслуга.

Остаток занятия Энни старалась быть послушной, потирая ушиб на руке. Казалось, сестре Жанне доставляет какое-то тайное удовольствие унижать ее. Сколько ей еще терпеть? Прежде чем снова присесть в реверансе, Энни злобно сверкнула глазами.

Ее внимание привлекло богато украшенное распятие на груди сестры Жанны. Крест впервые оказался повернут тыльной стороной, открывая надпись на полировке: «Моей сестре, моему сердцу. Людовик Тринадцатый».

Так кто же тогда сестра Жанна? И когда же она перестанет издеваться над ней?

Она услышала, как тонкая трость сестры Жанны со свистом рассекает воздух, и мгновение спустя ощутила жгучую боль в спине. Энни резко выпрямилась, из глаз брызнули слезы.

Монахиня скомандовала:

– Прекратите мечтать! Будем считать, мы все закончили. Сегодня утром я сказала матушке Бернар, что вы продвинулись насколько возможно. Я сделала что могла, учитывая, с кем я мучилась. – Продолжая сжимать деревянную трость, она уперлась руками в бедра. – А теперь бегом в кабинет к матушке Бернар. Она хочет вас видеть.

Что-то внутри Энни взорвалось. Холодно улыбнувшись, она пересекла комнату и остановилась в нескольких дюймах от пожилой женщины.

– В таком случае это вам больше не понадобится. – Она вырвала трость из рук сестры Жанны, одним быстрым движением переломила ее об колено и швырнула обломки в угол. – Прощайте, сестра Жанна. Молю бога, чтобы наши пути больше никогда не пересекались. – С чувством полного удовлетворения Энни грациозно повернулась и пошла к кабинету матушки Бернар.

– Садись, дитя мое. – Матушка Бернар указала на пустое кресло подле своего стола.

Повиновавшись, Энни метнула опасливый взгляд на дверь кабинета. Хотя она и не слышала позади в коридоре разгневанных шагов, она знала, что сестра Жанна не преминет рассказать матушке Бернар о ее бунте.

Но наказание за такое из ряда вон выходящее преступление явно откладывалось. Сестра Жанна не появлялась, а матушка Бернар была, казалось, всецело поглощена чем-то другим. Обычно живая и собранная, аббатиса не замечала ничего, перебирая содержимое шкатулки для писем. И не обращала внимания на Энни.

Энни немного подождала, но потом решилась:

– Вы зачем-то звали меня, матушка?

Матушка Бернар прикрыла глаза и неразборчиво пробормотала молитву, прежде чем ответить.

– Сестра Жанна считает, что ты достаточно подготовлена и рвешься занять свое место в мире. Отец Жюль с ней согласен. – Она сделала паузу и решительно сообщила: – Завтра ты уезжаешь в Париж с отцом Жюлем и сестрой Николь.

Энни не поверила своим ушам. Не может быть! Завтра! После долгих месяцев приготовлений она все-таки уезжает.

– Завтра на рассвете. – Настоятельница закашлялась. – Хотя твоя свадьба состоится только через несколько недель – полагаю, где-то в конце апреля, – на меня, как на единственную мать-воспитательницу, падает обязанность объяснить тебе некоторые вещи, касающиеся твоего замужества. – Она беспокойно ерзала в своем кресле. – Начнем с того, что, выйдя за эти стены, ты никогда, ни при каких обстоятельствах не должна до свадьбы оставаться наедине с мужчиной. Тут не должно быть никаких исключений.