Квартира в Париже - Келли Боуэн Страница 7

Петр что-то кричал и показывал на полуразрушенные конюшни, которые еще уцелели. Он толкнул ее к зданию, и Софи с трудом заставила сдвинуться с места непослушные ноги, словно вязнущие в густом иле. Звон в ушах постепенно слабел, уступая место вою и реву моторов.

Позади раздался резко оборвавшийся женский крик.

Невидимый за стеной клубящегося дыма, поднимавшегося над разрушенной гостиницей, с пронзительным завыванием приближался очередной самолет. Земля дрогнула от удара, и снова застучали пулеметы. Софи от испуга запнулась на бегу, но Петр ее подхватил и подтолкнул к темнеющему впереди проему, в котором давно не было двери.

Они уже почти добрались до сарая, и тут самолет вынырнул из облака огня и дыма над гостиницей, вспарывая очередями землю перед собой. Петр толкнул Софи вперед, и она со всего маху растянулась на пороге, а сверху на нее рухнуло его тяжелое тело, вышибая дух и вдавливая подбородком в землю. Слушая рев проносящихся мимо моторов, она крепко зажмурилась, чувствуя металлический привкус крови во рту.

Хотела пошевельнуться, но Петр своим весом пригвоздил ее к земле.

– Петр? – просипела она.

Он не ответил.

– Петр? – снова позвала она, охваченная новым ужасным подозрением. С трудом приподнявшись на локтях, почувствовала, как тяжелое тело медленно сползает по спине. Завопив не своим голосом, она отчаянно забилась, пытаясь выбраться из-под мужа, и сама удивилась невесть откуда взявшейся силе.

– Нет, нет, нет, нет, нет!

Она встала перед ним на колени, пытаясь помочь и в то же время боясь потревожить.

Он перекатился на спину, и черные ресницы застыли на запорошенном пылью лице. По груди сквозь белую рубашку жутким рисунком расплывались кровавые пятна.

Он еще дышал, едва заметно, и Софи трясущимися пальцами оторвала кусок от подола платья и с величайшей осторожностью вытерла с его губ кровь.

Веки его затрепетали.

– Ты что… опять меня сбила… своим великом? – с трудом выдавил он.

Софи всхлипнула.

– Не совсем.

– Я… так и понял.

– Ничего, поправишься, – заверила она. – Раз уж я тебя не добила, и это переживешь.

Возможно, он попытался улыбнуться, но веки, подрагивая, снова опустились.

– Не плачь, – едва расслышала она и, смахнув выступившие слезы, схватила его за руку. Ладонь пронзило леденящим холодом. – Достань… из кармана рубашки, – прошептал он.

Дрожащей рукой Софи выполнила просьбу. В кармане рубашки оказалась черно-белая фотография, на которой она с торжествующей улыбкой восседала на неоседланном коренастом мерине, не обращая внимания на растрепанную прическу и вымазанную в грязи одежду. Софи тут же вспомнила тот момент.

– Этот снимок сделан в первый день, когда ты учил меня ездить верхом.

– Да.

– А я столько раз падала с этого бедного коня, что уже счет потеряла.

– И все-таки… не сдавалась. – Он снова открыл ярко-голубые глаза. – Продолжай в том же духе.

Она покачала головой, снова всхлипнув.

– Как же я без тебя?

– Софи, не трать время попусту. С этого момента ни единого дня. Иначе все это было зря.

– Я тебя люблю.

Теперь слезы хлынули ручьем.

Вдали снова послышался нарастающий рев, и Софи склонилась над Петром, как будто могла уберечь от любой новой опасности. Краем глаза она заметила мелькнувшие копыта несущейся во весь опор лошади, но жеребенка уже не было видно.

Софи наклонилась и нежно поцеловала мужа в губы.

Вот так, пробыв замужем четырнадцать часов, Софи овдовела.

Глава 3

Эстель

БЛИЗ МЕЦА, ФРАНЦИЯ, 17 июня 1940 года

Двадцать две вдовы.

Из числа раненых, которых Эстель Алар не довезла живыми до полевого госпиталя на своем санитарном автомобиле, у двадцати двух на руках были обручальные кольца. А солнце едва перевалило за полдень.

Она не помнила точно, с каких пор начала обращать на это внимание и почему эта мелочь ей показалась столь важной, ведь каждого раненого, что она вывозила с передовой, женатого или холостого, кто-нибудь да любил. Наверное, ей всегда было интересно, каково это – любить и быть любимой настолько, чтобы дело дошло до брака. Чтобы кто-то любил другого со всеми недостатками. Может, даже за них.

Что значит любить так глубоко и бесповоротно, что дальнейшее существование в разлуке теряет всякий смысл?

При мысли о такой любви охватывала зависть вперемешку с ужасом, ведь ее можно потерять в считаные секунды. Как случилось с теми двадцатью двумя женщинами, что уже никогда не дождутся возвращения своих возлюбленных.

Видавший виды автомобиль Эстель мчался по полю, проваливаясь в глубокие рытвины, но, заметив ряды носилок с ранеными, она затормозила, и машина, вздрогнув, замерла на месте. Кругом были ряды корчащихся от боли, кричащих, истекающих кровью людей, но еще страшнее казались те, что просто лежали, не издавая ни звука. Таких много. Слишком много.

– Алар, где тебя черти столько носили? – рявкнул на нее изможденный врач, едва она распахнула дверь кабины, сползла с жесткого сиденья и, пошатнувшись, спрыгнула на землю.

– Жером, я тоже рада, что ты жив.

– Что-то долго ты пропадала, – Жером де Кольбер пропустил мимо ушей ее приветствие, склонившись над одним из распростертых на земле тел. – Проворней надо.

– Так горючего нет, – вяло отпарировала она.

Вечно приходится задерживаться из-за этого горючего. Не только ей, всем водителям.

Сейчас в баке машины плескались остатки того, что удалось раздобыть на заброшенной ферме в миле к югу отсюда, обитатели которой бежали, бросив все, в страхе перед немецкими оккупантами.

– А Рашель скоро появится? – выпрямляясь, спросил он.

– Наверное.

По правде говоря, со своей лучшей подругой она рассталась еще на рассвете, а потом они только разминулись во дворе фермы, где расположился полевой госпиталь.

Весь день Эстель изо всех сил старалась отгонять дурные мысли о том, что с ней могло случиться.

Пыталась не представлять Рашель раненой или убитой, в искореженном или сожженном автомобиле, попавшем под массированный артналет.

Даже сейчас стоял не утихающий рев и грохот орудий, почти заглушающий стоны раненых и умирающих в ожидании перевозки. В горле першило от спертого воздуха, в котором пороховая гарь и дым перемешались с вонью крови и мочи. Эстель на мгновение схватилась за дверцу машины, чтобы прийти в себя, и поспешила к новой группе раненых, дожидающихся переправки в госпиталь.

Она села на корточки перед солдатом с полностью замотанной грязным окровавленным тряпьем головой, застывшим на носилках, свесив руку набок.

– Оставь его, – угрюмо велел Жером. – Этот уже готов. Лучше вон того рядом проверь, а я сейчас вернусь, помогу погрузить.

Она взяла безжизненную руку