Жюльетта Бенцони - Кречет. Книга I Страница 70

Слушая изливающийся на него поток ужасов, Жиль смотрел широко открытыми глазами на вершины гор, силясь не слышать Хиакина. Он старался сосредоточиться на единственной мысли, оставшейся ему в утешение: Тим был невредим, Тим был вне досягаемости этих жестоких людей. Хорошо бы, ему удалось украсть мушкет и выстрелом издалека положить конец страданиям своего друга…

Два воина подошли к приговоренному с горшками, полными черной и красной краски, и стали раскрашивать его тело, как этого требовали обычаи ирокезов.

Костер уже пылал, распространяя густой дым.

Топоры, железные шила и прутья, положенные в него, постепенно накалялись докрасна. Хиакин язвительно рассмеялся:

— Ты не пытаешься пробудить нашу жалость?

Чего же ты ждешь? Проси, умоляй…

— Разве люди твоего племени, которых ты пытаешь, просят тебя пощадить их? -

презрительно бросил ему Жиль.

— Индейцы — храбры, из какого бы племени они ни были. Они не плачут, нет, они поют при виде приготовлений к пыткам, а самые храбрые поют даже тогда, когда их пытают.

— Поют?…

С энергией отчаяния Жиль набрал в легкие побольше воздуха. С его губ сами собою слетели слова песни, которую в ньюпортском лагере часто вечерами пели солдаты Сентонжского полка:

В саду моего отца

Расцвела сирень,

В саду моего отца

Расцвела сирень.

Птицы, со всего света

Вьют там свои гнезда.

Рядом с моей любимой

Как хорошо, как хорошо!

Рядом с моей любимой

Как хорошо лежать…

Гомон индейского поселка неожиданно сменился глубокой тишиной. Женщины и старики, спешившие к огню с орудиями пытки, замедлили шаг. Ненависти в их взглядах стало меньше, появилось даже что-то, похожее на уважение: пленник пел!.. Во всеобщем молчании его голос звучал подобно победному кличу, и вдруг на пороге большой хижины Жиль увидел белую фигуру.

Сердце его забилось сильнее, песня оборвалась на полуслове. Что-то перехватило горло Жилю, и он умолк: это был ангел смерти, явившийся его взору в облике женщины, из-за которой он потерял голову!..

Внезапно солнце как бы выпрыгнуло в небо словно огненный шар, и вся долина осветилась.

Это был сигнал… Старик, на голове которого почти не было волос, если не считать жидкой седой пряди, свисающей с черепа, схватил длинный железный прут, раскалившийся на конце докрасна, и подошел к столбу пыток. Исполненный ярости отчаяния. Жиль снова запел:

— Перепелка, горлица и куропатка

И моя голубка… что день и ночь поет…

С последним словом его пронзила жесточайшая боль. Раскаленный конец железного прута вонзился в бедро… В одну секунду Жиль весь облился потом. Боль была жестокой, она становилась все нестерпимее, тяжкими толчками пронизывая тело; в воздухе разнесся отвратительный запах горящей плоти. Жиль стиснул зубы, с трудом перевел дыхание, и ему понадобилась вся его воля, чтобы продолжить песню. Теперь он видел приближающуюся к нему старуху с раскаленной, изогнутой как коготь иглой…

Он снова запел:

— Поет… для… всех девушек…

Что… не имеют мужа…

Старуха улыбалась улыбкой черепа и размахивала перед носом пленника своим ужасным орудием. Жиль уже чувствовал жар. И вдруг раздался громкий крик. С одного из постов, с какого наблюдали за рекой, что-то громко кричал караульный, размахивая руками… Ему ответил голос женщины: это была Ситапаноки.

— Сагоевата!.. Он возвращается!..

В тот же миг толпа отвернулась от столба пыток, и взоры всех обратились к реке. Сквозь проход в частоколе Жиль увидел изгиб реки, где показалось множество пирог, наполненных индейскими воинами. На носу головной пироги стоял человек, увенчанный убором из перьев орла, высокий, худой, с величественной внешностью. Человек этот стоял прямо, скрестив руки на груди.

Он походил на варварское речное божество, и в клубах тумана, плававших над водой, возвышался, словно статуя, вылитая из меди.

Весь лагерь разразился громкими криками.

Некоторые женщины срывали платья и бросались в реку голыми, чтобы плыть навстречу прибывшим. Зарокотали барабаны.

Все еще привязанный к столбу, Жиль старался не дать надежде завладеть им… Конечно, Тим говорил, что только Сагоевата может спасти их, но как индеец поведет себя с человеком, который совсем недавно пытался похитить его жену?

Пироги коснулись земли. Обнаженные женщины стали выходить на берег. Некоторые из них несли военные трофеи, добытые их мужьями, — отрезанные головы врагов, которые они держали зубами за волосы, чтобы плыть без помех. Женщины, не имевшие подобных трофеев, глядели на своих подруг с внушающей отвращение завистью. Жиль зажмурился, содрогнувшись в приступе тошноты, которая, к счастью, быстро прошла. Окровавленные головы были головами белых людей…

Когда Жиль снова открыл глаза, вождь уже ступил на берег и прошел в ворота, сделанные в окружавшем деревню частоколе. С внезапной радостью и признательностью Жиль вдруг понял, почему Сагоевата возвратился так вовремя: рука вождя опиралась на плечо мальчика и этот мальчик был Играк! Очевидно, отчаявшись убедить Хиакина, чтобы тот отпустил своих новых друзей, он тайком покинул лагерь ночью в надежде разыскать своего брата. К счастью, вождь сенека оказался не слишком далеко, но это объясняло и то, почему Хиакин так спешил расправиться с непрошеными гостями.

Следуя за Играком, Сагоевата направился прямо к пленнику, царственным жестом отмахнувшись от многословных объяснений, которые пытался дать ему Лицо Медведя — Хиакин. Когда их взгляды встретились. Жиль подумал, что не часто увидишь более гордое лицо, чем у этого индейца. Орлиный нос и тонкие, высокомерно изогнутые губы придавали ему некоторое сходство с птицей, чьи перья он носил, и делали его несколько старше на вид, но гладкая медь кожи, мрачный блеск глубоко сидящих глаз, легкость сухого тела с длинными сильными мышцами выдавали молодость. В глазах вождя не было гнева, напротив, его взгляд выражал любопытство.

— Мой брат, Птица-которая-никогда-не-спит, сказал мне, что ко мне пришли двое гостей… Где же твой спутник, человек соли?

— Он сбежал этой ночью. Извини его за то, что он не соблазнился гостеприимством твоего народа, — ответил Жиль, пытаясь улыбнуться.

— Наше гостеприимство было бы более чем щедрым к тому великодушному воину, который мог бы удержать моего брата как заложника, однако взял на себя труд вернуть его нам. Но ты нарушил самые священные законы, убив белую птицу, ударяющую, как молния. К тому же ты хотел сбежать… и похитить при этом одну из наших женщин.