Сычев К. В. - Роман Брянский Страница 73

– Ну вот, Болху, мой верный слуга, – грустно улыбнулся он, – сами боги отдают тебе коназа-уруса. Вот он Мыхаыл, бери его и карай! – С этими словами повелитель Золотого Ханства встал со своего трона и, подняв руку в знак приветствия подданных, молча удалился со своей главной женой в покрытую блестящим желтым шелком юрту. Там, в глубине, он, окруженный теплом домашнего очага, уселся на подушки и долго слушал длинные, заунывные песни старика-акына, в которых воспевались славные деяния его деда Темучина, отца Джучи и походы самого Бату…

Тем временем Болху-Тучигэн подал знак, и толпа из заранее подготовленных к расправе татар быстро двинулась в сторону певших псалмы князя Михаила и боярина Федора. Два здоровенных, зверского вида, монгола с яростью набросились на несчастных и кулачными ударами в грудь, под самое сердце, сбили их с ног. Как горох посыпались на упавших остальные подбежавшие воины. Били беспощадно, ногами. Почти мгновенно тела непокорных русских были превращены в окровавленные, бесформенные обрубки.

– Эй, подождите! – раздался вдруг, в самый разгар жестокого избиения, громкий и грозный крик. – Это моя месть, а не ваша!

Разъяренные воины, привыкшие к повиновению, остановились.

Только один из участников расправы над князем не прислушался к словам ханского любимца. Это был бывший русский дружинник из Путивля, некий Доман, перешедший в лихие годы на службу ордынскому хану. Он неожиданно подскочил к телу старого князя и, выхватив меч, сразу же отсек ему голову.

– Ах, ты, шайтан! – закричал Болху-Тучигэн. – Да как ты посмел! Это мое право!

Напуганный убийца упал на колени. Болху с яростью плюнул на него и, наклонившись к телу своего врага, схватил за волосы окровавленную голову. В полной тишине он размахивал над собой этим ужасным трофеем, а затем вдруг пронзительно захохотал.

– Слава Болху! – закричали окружавшие его татары. – Слава верному сыну великого отца! Да сохранится навеки величие твоего рода!

Швырнув голову князя на землю, Болху-Тучигэн, привстав на колено у трупа, сорвал с него рубаху, вытащил из-за пояса свой большой длинный нож и быстро вскрыл грудь. Еще через мгновение в его руках дымилось, истекая кровью, уже не живое, но все еще горячее сердце русского князя.

– Ну, вот теперь осталось только съесть этот лакомый кусок! – с гордостью сказал перепачканный кровью, ликующий Тучигэн татарским воинам, вставая и держа добычу в руках. – Довершите же, славные воины, мою сладкую месть и бросьте мерзким псам кости этих злодеев!

ГЛАВА 3

В ХАНСКОЙ СТОЛИЦЕ

Смоленский купец Илья полулежал в широкой телеге, которую медленно тянул крепкий сытый конь, и дремал. Вот уже более пяти лет он не отправлялся в далекие странствия. Осев в Смоленске к лету 1241 года, купеческая семья долго присматривалась к тамошней жизни, строилась, училась заново торговать. Старый друг Ильи Всемиловича, местный купец Порядко Брешкович, которого Илья выручил когда-то в далекой Византии, ссудив ему беспроцентно полбочонка серебра, принял семью киевского купца с радостью. Целых три дня праздновали друзья встречу, на которой побывали все торговые люди Смоленска! Сколько было выпито пива, медов, вин! Здесь в доме своего друга Илья Всемилович познакомился с самыми богатыми и влиятельными купцами города, установив прочные, нужные торговому человеку связи. Порядко Брешкович предложил Илье остаться в Смоленске, где обещал всяческую помощь в налаживании торговли. Илья Всемилович долго колебался. Натерпевшись немало бед и уже дважды поменяв места жительства, он очень не хотел попасть в новую передрягу. Ведь, как известно, Смоленск во время первого татарского нашествия в 1237 – 38 годах не был взят татарами. Не пошли враги сюда и в 1239 – 40 годах, когда они громили среднюю и южную Русь. Но кто мог быть уверен, что враги не обрушатся на Смоленск в ближайшие годы? Смоляне, от простых горожан до княжеских приближенных, в один голос уверяли, что их город никогда не достанется степным хищникам. Они ссылались, в основном, на «волю Божью» и «провидение», считая, что «град Смоленск Господом самым хранится», который никогда не сдаст его язычникам. Княжеские дружинники, знать, купцы считали, что в дополнение к этому главному фактору, город достаточно хорошо защищен, расположен на высоких холмах, словом, неприступен.

– Да и народ у нас толковый, тихий и добрый, – уговаривал друга Порядко Брешкович. – Где ты еще увидишь таких смиренных, склонных к порядку людей?

И это были не просто слова!

Илья Всемилович со своей верной женой и подругой Василисой, обходя город из края в край, не раз удивлялись необычной тишине в Смоленске. Даже в воскресенье, когда семьи горожан выходили на улицы, шли в церкви, да и в вечернее время в самых людных местах, горожане разговаривали вполголоса и без необходимости не произносили ни слова, как бы уважая покой всех жителей. Это было так необычно, так удивительно!

– Вот, Ильюшенька, вспомни наш родной Вщиж, – говорила тогда Василиса. – Там такой стоял шум в торговых рядах, что, порой, только по губам можно было догадаться, что человеку нужно! Одна семья любого горожанина заглушала даже вороний грай! Все спорили и кричали…Вот и наспорились! Этот шум помешал тогда защитить город…Если бы не он, княжеские дружинники услышали бы цокот копыт вражьего войска и подготовились к осаде!

– А в Киеве? Там тоже умели шуметь! – вторил ей супруг. – Даже в лавке чуть ли не кричать приходилось! Иначе ничего бы не услышали! А тут – прямо-таки рай!

Нравилось супругам и трудолюбие смолян. С давних пор горожане были приучены к тяжелому и неблагодарному труду. Смоленск не зря был так назван! Смоляные варницы, которые производили здесь такую нужную для хозяйства сосновую и еловую смолу, деготь, скипидар славились по всей Руси. В больших, многопудовых бочках отвозилась смола в Великий Новгород, а оттуда уже переправлялась в далекие страны – от туманной Англии до самой великой Византии. Многовековой промысел мало изменился ко времени купца Ильи. Смоляне очень рачительно и умело вырубали леса. На больших полянах, возникавших после вырубок, лесники вновь высаживали молодые деревца, и полвека никто не имел права там даже прикасаться к деревьям. Но в большинстве случаев не было необходимости делать искусственные посадки, поскольку после некрупной вырубки лесорубы переходили в другое место, и поляны сами по себе зарастали сосной и елью.

Впрочем, сохранению лесов способствовал и владыка, без воли которого никто не имел права строиться в городе и вырубать лес. Епископский управляющий зорко следил за тем, как выплачивались в казну налоги: затевавший стройку должен был заплатить за получение на это разрешения. Существовал и особый налог на дрова. Так, каждый, кто вывозил из леса воз древесных стволов, непригодных для строительства, вносил в казну города четверть куны серебра или несколько беличьих шкурок. А вот за строительный лес в казну следовало уплатить от куны и больше!