Песня для разбитого сердца - Елена Барлоу Страница 75

— Джордж…

У Алекса сердце упало. Он обернулся и увидел на пороге комнаты своего брата. Белого, как его рубашка, с взглядом испуганного оленёнка. Александр мысленно выругался. Он настолько растерялся из-за поведения отчима, что даже не заметил, как пришёл кто-то ещё!

Он хотел что-то сказать — не получилось. Слова комом застряли в горле. И по бледному лицу младшего брата он понял, что Джордж слышал их с отчимом разговор. Он слышал всё.

— Как давно ты тут стоишь?

Вопрос Эшбёрна остался без ответа. Джордж просто переводил ошеломлённый взгляд с него на брата, а Алексу казалось, что это из него выбили весь дух. Наконец, Джордж пошевелился. Он осторожно закрыл позади себя дверь, затем прошёл на середину комнаты и уставился на отца безумным взглядом.

— Вот, значит, какие развлечения ты имел ввиду тогда, в детстве, — прозвучал его пугающе пустой голос. — А я всё не мог понять, почему я не мог участвовать… Почему ты не возился со мной, как с Алексом…

Стоуна словно пригвоздили к месту, он не мог пошевелиться. Случилось худшее, что он только смел вообразить. Сердце его любимого младшего брата, разгильдяя и повесы, в глубине души наивного добряка, было разбито. А когда Джордж медленно обернулся, и их взгляды встретились, он увидел в глазах брата застывшие слёзы.

— Я дурак, да? — одними губами произнёс он и вдруг опустил голову.

— Мало того, что девчонка Хардинг всё узнала, теперь ещё и ты… — Эшбёрн едва стоял прямо, видимо, удар капитана оказался действенным. — Уже слишком поздно… Но раз ты всё знаешь, нет нужды притворяться.

Кристофер Эшбёрн сделал глубокий вдох, посмотрел на Джорджа, спрятавшего взгляд за длинной чёлкой, сплюнул на ковёр кровь и раздражённо процедил:

— Нет у меня детей… Не было… И нет!

Краем уха Алекс расслышал копошение за дверью и на миг подумал, что их вот-вот прервёт очередной свидетель. Но в следующую секунду увидел, как вышедший из оцепенения Джордж выпрямил спину, бросив жалостливый взгляд в его сторону, и очень тихо прошептал:

— Да будет так…

Стоун успел только рот открыть, его отчаянное «стой!» так и осталось не произнесено, потому что, резко обернувшись, Джордж вдруг схватил с камина подсвечник и ударил им отца. Острый угол тяжёлой подставки пришёлся как раз в висок мужчины, в это мгновение с его губ сорвался глухой стон. Он упал тут же, под окном, затылком на осколки разбитого стакана.

Александр подхватил брата под руки, но тот и не думал сопротивляться. Он обмяк, и какое-то время в комнате слышны были лишь тяжёлое дыхание Джорджа да треск поленьев в камине. Алекс усадил брата на пол и уставился на отчима, который уже не шевелился. Глаза его были широко раскрыты, а в правом виске над линией бакенбарды зияла рана. Будто загипнотизированный, Александр смотрел в эту рану, в саму её глубь, и почему-то ему казалось, что сочащаяся оттуда кровь живая. Она пульсировала и извивалась лентами, стекая к уху и дальше, по волосам, на ковёр. «Странно, — подумал он неожиданно безразлично, — на поле боя всё выглядело по-другому».

Когда за спиной послышался топот нескольких пар ног и скрип двери, Алекс не обратил внимания. Он подскочил к брату, прижавшемуся к стене, выхватил у него подсвечник и бросил на пол подальше.

— Какого дьявола здесь произошло?!

Оба брата взглянули на застывшего в проёме лысого здоровяка, одетого в перештопанные рубашку и брюки, а поверх них длинный засаленный фартук. Он бегло оглядел бардак, увидел тело на полу и тут же побагровел. За его спиной, ни жива, ни мертва, визгливо закричала хозяйка дома.

— Милостивый Боже! — перекрестился мужчина. — А ну вы, оба, встаньте! И не вздумайте бежать отсюда!

Его резкий резонирующий голос заставил Джорджа очнуться от ступора. Подняться на ноги он сам не смог, Александру пришлось подтянуть его и держать за плечи.

— Что же… Что же делать, Алекс? — молодой человек в отчаянии взглянул на него, его губы дрожали. — Господи, что теперь будет?! Я правда его убил? Алекс, я не нарочно… Я ничего не видел перед собой! Что мне делать?!

Странно, но, пока Джордж, рыдая, хватался за него, как за спасательный плот посреди океана, и прятал пылающее лицо у брата на плече, а позади подоспевшие свидетели о чём-то негромко переговаривались, Александр чувствовал облегчение и некое спокойствие. Словно тёплая волна накатила на него и укрыла с головой… И пусть через минуту это ощущение тепла сразу испарилось, Алекс прижал Джорджа к себе и властно произнёс ему на ухо:

— Успокойся! Успокойся сейчас же, слышишь? Я всё исправлю! Не плачь, они не должны слышать, как ты плачешь! Смотри на меня! — и он заставил Джорджа взглянуть на него, коснувшись его лба своим. — На меня посмотри! Мы справимся. Старший брат сумеет выкрутиться, как и всегда! Помнишь, да? А теперь пообещай мне только одно — делай в точности как я говорю!

Последние слова он процедил угрожающе строго, и Джордж закивал без раздумий. И перед тем, как в доме появился констебль и увёл их обоих, Александр ещё раз успел взглянуть на остывающее тело своего отчима. Он не смог сдержать ироничной ухмылки, переступая порог проклятой комнаты вслед за констеблем.

Главная причина всех страхов, его пугающей зависимости и безумия больше не могла его преследовать. Александр ощущал себя на удивление свободным, прекрасно осознавая, какую жертву придётся принести ради этой свободы. И страшнее всего оказалось то, что он был к этому готов.

Глава 22

Было уже поздно, когда из окна большой библиотеки Кейли заметила закрытую коляску на подъездной дороге. Девушка сняла очки для чтения и пригляделась, но пассажиров рассмотреть не смогла.

— Ах, но ведь это не он! — произнесла она вслух.

Александр отсутствовал уже пять дней. Ни весточки не прислал сам, ни даже строчки от мистера Стокера не было. Они уехали вместе через сутки после громкого появления лорда Эшбёрна, и с каждым днём неведения Кейли ощущала, как нарастала её тревога. Александр просил не волноваться и обещал сразу после разговора с отчимом и братом вернуться домой. И вот, уже скоро неделя, как он исчез, а новостей всё нет. Что-то произошло в Лондоне, и молодая виконтесса порывалась уже сама поехать и всё разузнать. Её терпение и мужество были на исходе,