Анна Голон - Анжелика Маркиза Ангелов Страница 76

Она не представляла, что могло произойти, кроме того, затаенная жестокость во взгляде юноши насторожила ее. Неизвестность, что ее ждала, и неистовая сила, которую она ощущала в молодом человеке, напугали ее.

— Не смотри на меня так, Николя, — произнесла она, силясь придать своему голосу твердость. — Я хочу тебе сказать…

— Я знаю, что ты хочешь мне сказать, — перебил он глухим голосом. — Я читаю это в твоих глазах и в том, как ты вскидываешь голову. Ты мадемуазель де Сансе, а я слуга… И теперь мы не сможем даже смотреть друг другу в лицо. Я должен опускать голову! Хорошо, мадемуазель… Да, мадемуазель… А твои глаза смотрят сквозь меня и не видят… Я для тебя как бревно, хуже собаки. Некоторые маркизы в своих замках заставляют лакеев мыть себя, что тут может случиться, перед ними можно показаться и голой!.. Ведь лакей — это не мужчина, а вещь… вещь, которая служит. Теперь и ты будешь обращаться со мной так же?

— Замолчи.

— Хорошо, я замолчу.

Он тяжело дышал, но с закрытым ртом, словно больное животное.

— Напоследок я тебе скажу, скажу прежде, чем замолчу, — снова начал он, — то, что в моей жизни была только ты. Я понял это, лишь когда ты уехала. И в течение нескольких дней я был как сумасшедший. Это правда, я — лентяй и бегаю за девками, мне противно возиться с землей и со скотом. Я как вещь, находящаяся не на своем месте, болтаюсь тут и там, и непонятно зачем. Мое место возле тебя. И когда ты приехала, я не мог больше ждать, не зная, осталась ли ты моей или я тебя потерял. Да, я дерзок и не знаю стыда. Но если бы ты только захотела, ты бы стала моей прямо здесь, в этом маленьком лесу, в нашем лесу, на этой поросшей мхом земле Монтелу, принадлежащей лишь нам двоим, как раньше! — закричал он.

Испуганные звуком голоса птицы смолкли в ветвях.

— Ты болтаешь вздор, мой бедный Николя, — нежно ответила Анжелика.

— Вовсе нет, — произнес юноша, чья бледность внезапно выступила из-под загара.

Она встряхнула длинными волосами, которые носила еще распущенными по плечам, и в свою очередь заговорила на местном диалекте тоном, в котором ясно слышалась нотка гнева:

— Как ты хочешь, чтобы я с тобой разговаривала? Хочу я этого или нет, я отныне не вправе выслушивать любовные признания пастуха. Я скоро выйду замуж за графа де Пейрака.

— За графа де Пейрака… — повторил Николя потрясенно.

Он отступил на несколько шагов и молча посмотрел на нее.

— Так то, о чем говорят у нас, правда? — воскликнул ошеломленный парень. — Граф де Пейрак. Вы!.. Вы! Вы выйдете за этого человека?

— Да.

Она не хотела задавать вопросов, она ответила «да», и этого было достаточно. Она на все сейчас отвечала бы только «да», до самого конца лишь одно «да».

Она шла по узкой тропинке к дороге, по пути нервно сбивая хлыстом нежные побеги боярышника, что рос у обочины.

Лошадь и мул дружно паслись на опушке леса. Николя отвязал их. Опустив глаза, он помог Анжелике забраться в седло. Внезапно она схватила шершавую руку слуги, заставив того остановиться.

— Николя, скажи мне, ты знаешь его?

Он поднял на нее глаза, и она увидела в них злую иронию.

— Да… я видел его… Он много раз приезжал сюда. Этот мужчина так уродлив, что девушки разбегаются, когда он проезжает на своем черном коне. Он хромой, как дьявол, и такой же злой. Говорят, в своем замке в Тулузе он завлекает женщин любовными напитками и странными песнями. И те, которых он заманивает, исчезают навсегда либо сходят с ума. О, у вас будет прекрасный супруг, мадемуазель де Сансе!

— Говоришь, он хромой? — повторила Анжелика, чьи руки стали ледяными, как лед.

— Да, хромой! ХРОМОЙ! Спросите любого, все вам ответят: Великий Лангедокский Хромой.

Он расхохотался и направился к мулу, нарочито хромая.

Анжелика хлестнула свою лошадь и пустила ее в галоп. Она мчалась сквозь кусты боярышника, убегая от насмешливого голоса, повторяющего: «ХРОМОЙ! Хромой!..»

Она уже въезжала во двор Монтелу, когда следовавший за ней всадник пересек подъемный мост. По его потному запыленному лицу и по коротким штанам с кожаными нашивками она тут же определила, что это посыльный.

Сначала никто не мог понять, о чем он спрашивает, ибо у него был такой необычный акцент, что понадобилось некоторое время, чтобы убедиться, что он все-таки говорит по-французски. Он вынул письмо из маленькой железной коробочки и протянул его подоспевшему барону де Сансе.

— Бог мой, завтра приезжает господин д'Андижос, — вскричал барон взволнованно.

— Это еще кто такой? — спросила Анжелика.

— Это друг господина графа. Господин д'Андижос должен на тебе жениться…

— Как? И он тоже?

— …по доверенности, Анжелика. Дай мне закончить фразу, дитя мое. Черт возьми, как говаривал ваш дедушка, хотел бы я знать, чему тебя научили монахини, если они даже не сумели внушить тебе должного почтения к отцу. Граф де Пейрак посылает своего лучшего друга как представителя на первой брачной церемонии, которая состоится здесь, в часовне Монтелу. Второе церковное благословение будет дано в Тулузе. На этой церемонии — увы! — твоя семья не сможет присутствовать. Маркиз д'Андижос будет тебя сопровождать до самого Лангедока. Хм, эти южане — быстрый народ. Я знал, что они уже выехали, но не ждал их так скоро.

— Как я вижу, на мое согласие времени было с избытком, — с горечью прошептала Анжелика.

На следующий день, незадолго до полудня, двор наполнился скрипом каретных колес, конским ржанием, звонкими криками и быстрым говором. В Монтелу пожаловал сам Юг.

Маркиз д'Андижос, жгучий брюнет, с усами в форме «острия кинжала» и горящим взором носил рейнграф из желтого и оранжевого шелка, который искусно маскировал излишнюю полноту весельчака. Он представил своих спутников. Двое из них, граф де Карбон-Доржерак и юный барон Сербало, должны были стать свидетелями на свадьбе.

Во дворе замка барон де Сансе приказал расставить оловянные кубки и кувшины с вином с виноградников Шайе. Гости умирали от жажды. Однако, сделав глоток вина, маркиз д'Андижос отвернулся и, ловко сплюнув прямо на землю, сказал:

— Во имя святого Паулина! Господин барон, ваши пуатевинские вина обдирают мне язык! Вино, что вы мне подали — кислое до зубовного скрежета. Эй, гасконцы, тащите-ка бочки!

Его бесхитростная простота, певучий акцент и чесночный запах изо рта не только не вызвали неприязни у барона де Сансе, а даже очаровали. Он помнил то время, когда даже принцы выражались напрямик и обходились без манер. Так, в Парижском Лувре или в Пуатье, когда барон был на службе у Людовика XIII, он видел, как король, шокированный неприличным декольте молодой женщины, взял бокал красного вина и вылил его в то, что он назвал «кропильницей дьявола». И в то время как бедная девушка, вся мокрая, едва не лишилась чувств, отец Вассо, иезуит и духовник королевы, заметил с серьезным выражением лица, что «эта грудь стоит такого глотка», подтвердив тем самым, что даже среди иезуитов встречаются шутники.