Шерри Томас - Обольщение красотой Страница 8

Вступительная часть закончилась, и герцог занял трибуну. Он говорил, не напрягая голос, с четкими формулировками, и, в отличие от предыдущего выступающего, не отвлекаясь от темы.

Он оказался блестящим оратором, что, несомненно, должно было понравиться Хелене. Его идеи были спорными — и главная из них сводилась к тому, что движущей силой эволюции является естественный отбор, как предполагал мистер Дарвин, а не более распространенные теории неоламаркизма и ортогенезиса. Тем не менее изложение казалось беспристрастным, словно докладчик всего лишь излагал мысли других, а не свои собственные.

Но в нем чувствовалась харизма, которая держала аудиторию в завороженном молчании и притягивала сильнее, чем простое сложение ораторских данных и приятной внешности. Возможно, этому способствовали его врожденная надменность и властные нотки, звучавшие в голосе, или сочетание древнего титула с очень современными увлечениями.

В конце лекции последовали вопросы аудитории, включавшей, помимо обычной публики, членов научного сообщества Гарварда и представителей прессы.

Венеция потянулась к Хелене, сидевшей по другую сторону от Милли, и вручила ей бумажку.

— Спроси его.

Первая девушка, которая задаст вопрос, наверняка произведет на герцога впечатление.

Хелена посмотрела на вопрос, предложенный Венецией: «Что вы думаете о теистической эволюции, сэр?».

— Почему я? Спроси сама.

Венеция покачала головой.

— Я не хочу, чтобы он считал меня слишком развязной.

Но, не успела она подвигнуть Хелену к дальнейшим действиям, как из публики поднялась молодая американка.

— Ваша милость.

Венеция поморщилась от неправильного обращения к герцогу. Герцогов полагалось именовать «ваша светлость».

— Я с большим интересом прочитала вашу статью в «Харперс мэгэзин», — продолжила американка. — В статье вы кратко ознакомили читателей с вашими взглядами на человеческую красоту как продукт естественного отбора. Вы не могли бы высказаться на эту тему?

— Конечно, — отозвался герцог. — С эволюционной точки зрения, красота — не более чем признак пригодности представителя вида к репродукции. Наша концепция красоты проистекает, в основном, из соблюдения симметрии и пропорций, которые, в свою очередь, указывают на физическое здоровье. Черты, которые мы находим наиболее привлекательными — ясные глаза, крепкие зубы, чистая кожа — свидетельствуют о молодости и отсутствии заболеваний. Мужчина, которого влечет к молодой здоровой женщине, скорее даст потомство, чем тот, кого влекут пожилые и больные. Следовательно, наше представление о красоте, вне всякого сомнения, формируется под влиянием тысяч успешных отборов в прошлом.

— Значит ли это, что, когда вы видите красивую женщину, сэр, вы считаете, что она подходит для репродукции?

Все-таки американки редкостные нахалки.

— Нет, скорее я поражаюсь преклонению перед красотой. Для человека с научным складом ума это само по себе тема для изучения.

— В каком смысле?

— Нам с рождения внушают, что судить о людях следует по их характеру. Тем не менее когда мы сталкиваемся с красотой, все, чему нас учили, вылетает в окно. Красота становится единственным мерилом. Что лишний раз подтверждает правоту мистера Дарвина. Мы все произошли от животных, и существуют определенные инстинкты — например, влечение к красоте — которые первичны и превалируют над качествами, привнесенными цивилизацией. Мы романтизируем красоту, чтобы скрыть свое смущение и оправдать тот факт, что мы по-прежнему восприимчивы к ней, несмотря на все достижения современной эры.

По аудитории пробежал ропот, вызванный столь оригинальной и убежденной точкой зрения.

— Означает ли это, что вы не наслаждаетесь красотой, сэр?

— Я наслаждаюсь красотой, но я наслаждаюсь ею так же, как наслаждаюсь сигарой, понимая, что, хотя она доставляет временное удовольствие, она, в сущности, бессмысленна и может даже принести вред по прошествии времени.

— Это очень циничный взгляд на красоту.

— Возможно, но это все соображения, которых заслуживает красота, — невозмутимо отозвался герцог.

— У тебя может возникнуть чуть больше трудностей, чем ты изначально предполагала, Венеция, — мягко заметила Хелена.

— Этот герцог — настоящий смутьян. — Смутьян, к которому Венеция начала испытывать живой интерес, возможно, чуть больший, чем требовалось к предполагаемому зятю.

Молодой человек, сидевший в публике, вскочил на ноги.

— Сэр, если я вас правильно понял, вы, в сущности, заявили, что красивые женщины не заслуживают доверия.

Венеция раздосадовано поморщилась. Герцог не говорил ничего подобного. Он всего лишь посоветовал соблюдать беспристрастность в отношении красоты. Красивые женщины, как и любые другие, должны оцениваться по параметрам, которые не исчерпываются их физическими качествами. Что в этом неправильного?

— Но красивые женщины действительно ненадежны, — отозвался герцог.

Венеция нахмурилась. Только не эта избитая пошлость. Это так же нелепо и нечестно, как приравнивать красоту к добродетели. Если не хуже.

— Красивой женщине прощают любые проступки, пока ее красота не увяла, и ничего не требуют, кроме как оставаться красивой.

Венеция фыркнула. Если бы!

— Но, сэр, наверняка мы не настолько слепы, — возразил молодой человек.

— В таком случае позвольте мне привести вам один поучительный пример. Конечно, он не может служить доказательством, но, когда не существует непредвзятых и неоспоримых мнений — как, например, в вопросах, касающихся человеческой психики, — приходится довольствоваться тем, что есть. Несколько лет назад, проезжая через Лондон, я зашел в свой клуб. Это было в конце августа, когда высшее общество покидает Лондон, разъезжаясь по своим загородным поместьям. В клубе было пусто, только я и еще один джентльмен. Я знал этого человека, поскольку его однажды показали мне как мужа очень красивой женщины. Он упомянул свою жену, добавив, что другой мужчина, связавший с ней судьбу, не может не превратиться в его подобие. Разговор был достаточно неприятным и показался мне бессмысленным, пока спустя несколько дней я не прочитал в газетах некролог. Я навел справки и узнал, что он не только обанкротился, но и задолжал весьма крупные суммы ювелирам. Обстоятельства его смерти были таковы, что чуть было не вызвали расследование.

В голове Венеции что-то звякнуло. Эта женщина, которую герцог явно обвиняет в смерти мужа… Неужели он говорит о ней?

— Не прошло и года, как его вдова снова вышла замуж за очень богатого мужчину намного старше нее. Ходили слухи, что она завела роман с его лучшим другом. А когда он лежал на смертном одре, она даже не сочла нужным ухаживать за ним. Он умер в одиночестве.