Виктория Холт - Виктория – королева Английская Страница 8

Чего же можно ожидать от мужчин, да еще от чувственных Ганноверов?

Если они были молоды и настроены романтично, то женились тайно и вступали в морганатические браки, как это сделал принц Уэльский, женившись на миссис Фитцерберт, или открыто, как герцог Суссекский, женившийся на леди Августе Мюррей. Брак с Фитцерберт вызвал бесконечный конфликт, и немногие могли с уверенностью сказать, был он на самом деле заключен или нет. В этом состояла одна из причин нынешней непопулярности регента, принесшая страдания и унижения миссис Фитцерберт. Что же касается Августа, то когда тот женился на леди Августе, король и королева отказались признать этот брак, и возник спор по поводу того, являлся ли он законным, хотя и был заключен публично английским священником в Италии, а затем в храме святого Георгия на Ганновер-сквер. Вердикт, однако, гласил, что хотя герцог Суссекский, возможно, и считается женатым в глазах церкви, в глазах государства он таковым не может быть, поскольку нарушил Закон о браках в королевской семье, являющийся законом страны. Поэтому Суссекс и его Августа поселились вместе при поддержке его братьев, которые осуждали этот закон так же, как он. Затем Суссекс покинул ее, как и регент поступил с миссис Фитцерберт, однако оба считали, что если бы женщины, на которых они смотрели как на своих жен, могли разделить с ними не только частную, но и общественную их жизнь, они были бы счастливы в браке до сего дня.

Герцог Кентский, как говорят, военная косточка, трясся над своей армейской карьерой. Двадцать лет назад он встретил в Канаде и полюбил мадемуазель Альфонсину Терезу Бернардин Джули де Монгене, красивую молодую девушку, бежавшую от французской революции.

Он женился бы на ней, если бы не знал, что король никогда не даст согласия на его брак с кем бы то ни было, кроме принцессы – желательно германской и, конечно же, протестанткой, – избранной самим королем. Поэтому они просто поселились вместе и были счастливы и преданы друг другу уже более двадцати пяти лет.

Эдуард, герцог Кентский, истинный солдафон, лишенный чувства юмора, во всех отношениях отличался от своего брата принца-регента. Он очень страдал, когда его отозвали с поста губернатора Гибралтара, где применяемые им суровые методы не встретили одобрения. Эдуард ревновал герцога Йорка, командовавшего сухопутными войсками, считая, что тот равнодушно относится к службе в армии. Поговаривали, что он сыграл какую-то роль в обнародовании скандала с Мэри-Энн Кларк и надеялся – как оказалось, зря – стать главнокомандующим сухопутными силами, когда Йорк будет вынужден уйти в отставку. Но, несмотря на все его неудачи, Джули, взявшая себе имя мадам де Сен-Лоран в честь реки святого Лаврентия, на берегах которой они встретились, не покидала герцога, утешая, любовно ухаживая за ним, если он бывал болен, восстанавливая его веру в себя, если ему казалось, что его не ценят и им пренебрегают.

Когда они приехали в Англию, регент, как всегда обаятельный, принял Джули так, будто она была герцогиней Кентской. Они купили Касл-Хилл-Лодж в Илинге у Марии Фитцерберт, которая – тоже католичка, как Джули, – чувствовала к ней расположение. Они приобрели дом в Найтсбридже для Джули, а Эдуард располагал собственными апартаментами в Кенсингтонском дворце. Содержание этих помещений обходилось дорого, и вскоре Эдуард погряз в долгах, как все его братья.

Он и Джули жили в приятной домашней атмосфере. Их постоянно посещали молодые люди. Джули любила детей, не однажды бывала матерью, когда жила в Канаде. И эти дети впоследствии частенько навещали их. Это был дом, полный счастья. В нем ощущался больший домашний уют, чем у Дороти Джордан и герцога Кларенса, потому что из-за частых отлучек Дороти в театр у семьи редко появлялась возможность собираться вместе. Совсем по-иному было у Эдуарда и Джули. Они, как Джули часто говорила Марии Фитцерберт, жили друг для друга.

Обаяние Джули компенсировало угрюмый характер Эдуарда – нельзя сказать, что он был угрюмым с ней, однако в компании ее веселость служила очаровательным противоядием его серьезности. Он требовал, чтобы все делалось точно в назначенное время. Слуги всегда должны находиться на своих местах; камердинеру следовало бодрствовать всю ночь и разжигать камин, чтобы комната нагрелась к утру; другой слуга обязан внести кофе с шестым ударом часов; третий – прийти ровно через полчаса, чтобы забрать поднос. В этом он напоминал своего прадеда Георга II, который, как говорили, даже любовью занимался по часам. Часы зачаровывали Эдуарда; в его спальне было некуда деться от их боя и тиканья.

Хотя, подобно всем своим братьям, Эдуард погряз в долгах, он относился к этому не так легко, как они. Он вел точный учет, и его огорчал тот факт, что расходы у него превышали доход.

Герцог обсудил это с Джули, которую тревожили его переживания.

– Касл-Хилл, – сказал он, – Найтсбридж и мои апартаменты в Кенсингтонском дворце! Это целых три дома. Разве нам нужны три дома?

– Мне нужен только один, если ты в нем, – ответила Джули.

– И поскольку я придерживаюсь такого же мнения, – сказал он, – то почему мы должны сохранять все три дома? Почему бы нам не остановиться на одном? Знаешь, в Брюсселе жить в три раза дешевле, чем в Лондоне.

– Брюссель! – глаза Джули заблестели при этой мысли. Она оказалась бы ближе к своей семье, живущей в Париже, и сейчас, когда кончилась война, путешествовать по континенту стало безопасно.

– У меня есть идея, – сказал Эдуард. – Мы снимем там дом. Я продам Касл-Хилл и дом в Найтсбридже и откажусь от своих апартаментов во дворце. Это поможет рассчитаться с некоторыми долгами, и мы получим определенную свободу действий, чтобы начать сначала.

Джули не скрывала своей радости, но она не хотела оказывать на него давление.

– Твоя семья…

Он пожал плечами, выражая свое безразличие. После скандала с Мэри-Энн Кларк он не пользовался особой благосклонностью герцога Йоркского, а, значит, до какой-то степени и регента, поскольку Георг твердо стоял за преданность семье. И в любом случае он и Фредерик всегда держались вместе. Королева не одобряла их образ жизни, и они с Эрнестом всегда были чужаками в семье.

– Ты моя семья, Джули, – сказал он. – Твои крестные дети могли бы приезжать и навещать нас там, и ты могла бы часто видеться со своими родными.

Джули была в восторге, когда они сняли особняк в Брюсселе, и, со своей любовью к цветам, сразу же взялась разбивать парк, в то время как Эдуард вносил некоторые усовершенствования в дом, ибо почему бы им не осесть здесь, где можно жить на четверть его дохода, используя оставшееся для погашения долгов?