Патриция Мэтьюз - Блаженство страсти Страница 8

– Я – «за», – отозвался Прайс. – А вы двое, как вы? – Он повернулся к Нейлу и Кейджу. – Или мистер Ходячая Невинность слишком благороден и не может позволить себе захмелеть?

– Я прежде всего пойду в бассейн, – ответил Кейдж. Он выжидающе посмотрел на Нейла, но тот отвел глаза в сторону. Конечно, мысль о купании была весьма соблазнительна, но общества Кейджа он отнюдь не жаждал.

– Я, наверное, склоняюсь к пиву, – сказал он, дружелюбно улыбнувшись Прайсу. – Не думаю, чтобы это мне повредило. В конце концов, невинность не так легко победить. По крайней мере так мне говорили.

Прайс искренне рассмеялся:

– Честное слово, Дансер, иногда вы кажетесь мне не совсем безнадежным.

Просторный бар был переполнен офицерами, старослужащими и штатскими, и шум голосов, поднимавшийся к высокому потолку, походил на глухой ропот океана. Трое наших лейтенантов с трудом проложили себе дорогу к длинной стойке красного дерева и сделали заказ.

После этого Нейл принялся осматривать переполненное помещение.

Возбуждение, которым были охвачены все присутствующие, казалось прямо-таки осязаемым; возбуждение, вызванное великой целью и предвкушением приключений. Именно здесь, подумал Нейл, и делается история, и ему суждено находиться в центре событий.

Перед ним поставили пиво, и молодой человек с жадностью потянулся за кружкой. Только поднеся ее ко рту, он заметил, что офицер, до того сидевший к нему спиной, вдруг повернулся. Нейл чуть не подавился, узнав слегка выдающиеся верхние зубы и очки своего командира, лейтенант-полковника Теодора Рузвельта.

Нейл смущенно закашлялся, отводя кружку ото рта.

– Виноват, сэр, – пробормотал он, пытаясь отдать честь и одновременно поставить кружку на стойку. – Не заметил вас, сэр!

Умное лицо Рузвельта, похожее на морду бобра, расплылось в широкой усмешке, и он рассмеялся резким лающим смехом, который, как было известно Нейлу, говорил о его добродушном настроении.

– Вольно, лейтенант, – быстро проговорил Рузвельт. – Здесь не нужно соблюдать формальности.

Нейл, пытавшийся прийти в себя, заметил у плеча Рузвельта лицо какого-то штатского – невысокого, по-юношески красивого человека с каштановыми волосами и пышными усами. Нейлу показалось, что они с этим человеком примерно одного возраста. И не успел он подумать, кто бы это мог быть, как получил ответ на свой вопрос.

– Здесь есть один человек, с которым я хочу вас познакомить, Дансер. Стивен Крейн, известный писатель. Мистер Крейн присутствует здесь в качестве военного корреспондента газеты «Нью-Йорк уорлд». Мистер Крейн, это лейтенант Нейл Дансер, один из моих парней, прекрасный офицер.

Стивен Крейн кивнул и коротко улыбнулся, обнажив на мгновение очень плохие зубы. В его больших глазах с необыкновенным разрезом, как заметил Нейл, светились ум и проницательность.

Рузвельт снова обратился к Нейлу:

– Мистер Крейн хочет побеседовать с офицерами и узнать, что они думают о войне.

Стивен Крейн кивнул:

– Здравствуйте, лейтенант Дансер. Мною движет чисто человеческий интерес. Например, что вы чувствуете, будучи так далеко от дома, и все такое. Вам нетрудно будет ответить на несколько вопросов такого рода?

Нейл, польщенный тем, что известный писатель интересуется его мнением, покачал головой:

– Вовсе нет, мистер Крейн. С удовольствием сделаю это. Я читал вашу книгу «Красная медаль за храбрость», которая печаталась выпусками в «Филадельфия пресс». Должен признаться, что вещь произвела на меня очень сильное впечатление.

Стивен Крейн опять улыбнулся, прикрывая свои плохие зубы рукой. Судя по всему, слова Нейла пришлись ему по душе.

– Благодарю вас, лейтенант. Писателю всегда приятно слышать такое. Может быть, мы с вами попробуем найти более спокойное местечко, а то здешняя обстановка напоминает зверинец во время раздачи кормежки.

Нейл кивнул, и Стивен Крейн соскользнул со своего табурета. Он оказался еще меньше ростом, чем предполагал Нейл, не больше пяти футов, и очень худощавым. При этом внешне он казался уверенным в себе и вовсе не был смущен тем, что Нейл возвышается над ним почти на фут.

– Вперед, лейтенант, – проговорил Теодор Рузвельт, улыбаясь. – Отвечайте честно, но опишите «Лихих ковбоев» в самых радужных тонах.

Стивен Крейн повел Нейла в полупустой уголок веранды и уселся на одно из неизменных кресел-качалок. Вынув из кармана записную книжку и ручку, он выжидательно посмотрел на Нейла:

– Ну что ж, начнем?

После беседы со Стивеном Крейном Нейл испытывал некоторое смущение. Ему казалось, что, начав говорить, он рассказал писателю историю всей своей жизни, хотя ему совершенно несвойственно было говорить о себе так откровенно. Стивен Крейн сумел найти к Нейлу подход и выказал такой неподдельный интерес, что молодой человек просто не смог ему противостоять. Или, может быть, подумал Нейл, его неожиданная откровенность связана с подспудным желанием оставить после себя какой-то след, нечто, дающее представление о его жизни на тот случай, если он не вернется с Кубы? Мысль грустная, но очень убедительная. Если он погибнет, кого во всем мире это может тронуть? Почти никого, подумал он, за исключением его отца с матерью и старшей сестры Кэти. Сколь бесславная доля – умереть, не оставив после себя ничего, даже напоминания о том, что ты жил на свете!

Конечно, это не значит, что жизнь у Нейла Дансера не была приятная; по правде говоря, до сих пор это была хорошая жизнь.

Нейл был вторым ребенком и единственным сыном богатого предпринимателя, принадлежавшего к нью-йоркскому высшему обществу. С самого детства Нейл оказался в привилегированном положении – лучшие няньки, лучшие школы, лучшее окружение. Родители его были к нему нежны и справедливы – здесь жаловаться было не на что, – и сестра очень любила брата и не слишком командовала им в отличие от большинства старших сестер, которых он знал.

Когда пришло время получить образование, Нейл отправился в Принстон, так же, как это сделал некогда его отец; и тут появилась угроза войны с Испанией. Услышав, что Теодор Рузвельт формирует свой полк, Нейл загорелся желанием попасть туда. Подобно большинству молодых людей его возраста и его времени, он был очень чувствителен к зову патриотизма, и отец, хорошо знавший Рузвельта, одобрил намерение сына. Но дело, конечно, было не только в этом. Умный, наделенный редкой способностью разбираться в самом себе, Нейл испытывал неудовлетворение собственной жизнью. Она всегда давалась ему слишком легко, препятствий, которые нужно было преодолевать, встречалось немного: богатство и положение, которое занимали его родители, прокладывали ему дорогу повсюду. Нейл Дансер без труда мог бы войти в деловой мир, начинать ему пришлось бы далеко не с самых азов, и успех ему был бы обеспечен. Но по своей природе Нейл любил соперничество, любил, когда ему бросали вызов, а вызов ему бросали только в двух областях – в области спорта и в области образования. Нейл был прирожденным спортсменом и прекрасно учился, поэтому ему приходилось прилагать очень мало усилий, чтобы одержать здесь верх. Молодой человек жаждал такой борьбы, которая требовала усилий, по крайней, мере ему хотелось посмотреть, как он поведет себя, столкнувшись с настоящими трудностями и испытаниями.