Патриция Хэган - Вино любви Страница 8

Светло–карие глаза Холли сверкнули.

– Не называй меня так. Я не ребенок. Неужели, по–твоему, я намекаю на то, что ты должен жениться на мне? Я не хочу выходить замуж ни за тебя, ни за кого другого.

Скотт усмехнулся:

– Ты чертовски независима! Я не прошу тебя выйти за меня замуж, но мне хотелось бы получше узнать тебя, если позволишь.

– Ладно, прости, зря я затеяла этот разговор. Но ты отправишься в Техас, и все закончится.

Его лицо потемнело.

– Я могу задержаться в Виксбурге.

– Там, где эти проклятые янки? Ну уж нет, ты больше меня не увидишь. Будь моя воля, моей ноги бы не было в Виксбурге! Мать может общаться с этими ублюдками, а я нет.

Скотт схватил ее за плечи:

– Черт возьми, Холли, ты что, ненавидишь каждого янки? Это чувство разрушит твою жизнь и рано или поздно погубит тебя.

Она отстранилась:

– Ну и пусть! Лучше умереть, чем предать свои убеждения!

Скотт тяжело вздохнул:

– Я старался кое–что объяснить тебе, но, видно, еще не время. Во второй половине дня я уйду, но утро мы проведем вместе.

Выкупавшись в холодной воде, они направились вниз по течению Миссисипи и встретили рыбака, друга старика Максвелла. Он пригласил их к себе и угостил пирогами с рыбой, холодным картофельным супом и подал на десерт сладкий земляничный напиток. Сейчас, когда Холи и Скотт наслаждались величием дикой природы, им снова было легко вдвоем.

Скотт попросил Холли показать ему хижину ее деда и, осмотрев скромное жилище, спросил:

– Неужели ты, выросшая в роскоши Магнолия–Холл, сможешь жить здесь?

Она пожала плечами.

– Я проводила здесь больше времени, чем дома, очень любила это место и всегда чувствовала себя в хижине вольготно, потому что рядом был дедушка.

Он задумчиво кивнул:

– Сомневаюсь, что это то, к чему ты стремишься.

Холли опять ощутила напряженность:

– Я лучше знаю, что мне нужно, и не хочу обсуждать эту тему.

– Полагаю, тебе стоит как следует подумать. По–моему, дело вовсе не в хижине и не в простой жизни среди дикой природы. Ты хочешь спрятаться здесь потому, что не вполне созрела и плохо подготовлена к жизни. У тебя тело и повадки взрослой женщины, но при этом душа девочки. Возможно, такой ты и останешься.

Она задрожала от обиды и огорчения:

– Мне наплевать, что ты думаешь, Скотт Колтер! И не делай вид, будто заботишься обо мне. У тебя своя жизнь, а у меня – своя.

Он ласково взглянул на нее:

– Вероятно, ты права. Я еще утром хотел кое–что объяснить тебе, но теперь вижу – это ничего не изменит.

Скотт обнял и крепко поцеловал Холли. Не успела она опомниться, как он вдруг отпустил ее и мгновенно исчез в лесу.

Да пусть он катится к черту! Что Скотт о себе возомнил?! Пришел, соблазнил ее, прочел мораль и скрылся!

– Я ненавижу тебя, Скотт Колтер! Ты ничуть не лучше проклятых янки! – Ее слова эхом разнеслись по пустынному болоту.

Чтобы, не думать о Скотте, она ходила вокруг хижины, перебирая в уме свое нехитрое имущество. Дед когда–то смастерил две постели, установив одну над другой и приколотив их к высоким деревянным столбам. Сам он всегда спал на нижней кровати, а Холли любила взбираться на верхнюю.

В большом очаге, сложенном из речных камней, легко помещался железный котел, в котором готовили уху.

В углу стояло старое кресло деда, покрытое пледом с вышитыми на нем еще бабушкой словами «Боже, храни наш дом». Когда она умерла, Холли было всего пять лет, поэтому она почти не помнила ее.

Посредине хижины на скрипучем дощатом полу стоял длинный деревянный стол, а вдоль него – скамьи. Здесь Холли, как зачарованная, часами слушала рассказы деда, и воображение рисовало ей живые образы и картины.

В сущности, только воспоминания и связывали теперь Холли с этой хижиной, и она понимала это. Девушка вышла и посмотрела на реку. «Вода совсем рядом, – часто говаривал дедушка. – Я ни за что не согласился бы жить далеко от реки».

На крыльце по–прежнему стояли бамбуковые удочки деда и два пустых ржавых ведра. Когда–то в одном он держал червей, а в другом – мелкую рыбешку.

Холли села на каменную ступеньку и, глядя на закат, постаралась избавиться от тревожных мыслей, мешающих наслаждаться вечерним покоем.

Но через несколько минут услышала ржание и стук колес. Вскоре возле хижины остановился нарядный экипаж, из которого вышла Клаудия.

– Откуда он у тебя? – настороженно спросила Холли. Мать залилась румянцем и, чтобы скрыть это, опустила голову и стала оправлять подол нового платья из голубой тафты с высоким воротничком, отороченным дорогим кружевом, и с широким белым поясом. Туалет был ей очень к лицу.

Наконец она бросила взгляд на Холли:

– Где ты провела последние два дня? Я сходила с ума от беспокойства, – раздраженно начала Клаудия. – А как тебе удалось заплатить налог за эту никчемную землю? В Виксбурге только об этом и судачат. Люди не понимают, откуда у молоденькой девушки столько денег.

Холли поняла, что рано или поздно придется все объяснить.

– Я продала бабушкину брошь.

Клаудия всплеснула руками:

– О Боже, только не это!

– Я продала брошь, – твердо повторила девушка, – заплатила налог, и теперь поместье принадлежит мне. Никто не посмеет отнять его у меня, даже твой друг, северянин Джарвис Бонхэм.

Клаудия исступленно качала головой, отчего ленты на ее соломенной шляпке колыхались, как флаги.

– Да как только ты решилась? Деньги очень пригодились бы тебе впоследствии. Запомни: ты не можешь здесь остаться. Я запрещаю! Молодой девушке неприлично жить одной, да и небезопасно.

– Не сочти за дерзость, мама, но я имею право сама распоряжаться своей жизнью, поэтому останусь здесь. Так я обещала дедушке.

Клаудия кивнула:

– Да, дорогая, я знаю. Но ты уже сдержала слово, заплатив налог за землю. Однако это не значит, что ты должна жить здесь. Поедем со мной в Виксбург. У Эбби большой дом. Все наладится, у тебя появятся друзья и поклонники. Люди устали от войны и хотят жить нормально. Ты будешь счастлива там, Холли, не упрямься!

Девушка покачала головой.

– Меня ничто не связывает с Виксбургом и очень многое – с этой хижиной. Возможно, когда–нибудь я изменю решение, но мне нужно время, мама.

Клаудия вздохнула, поняв, что спорить с дочерью бесполезно. Она так же упряма, как ее отец и дед.

– Холли, здесь тебя ждет полное одиночество. Когда–нибудь ты это осознаешь сама, а пока я буду молиться, чтобы до тех пор не произошло ничего дурного.

Посмотрев на экипаж, девушка снова спросила: