Вирджиния Хенли - Соблазненная Страница 87

— Когда-то это был центр цивилизации. Отсюда на Восток шло зерно, а с Востока в Европу через нее текли сокровища мира. Избыток богатства и золота, естественно, привел к упадку.

— Дожи, кондотьеры, Медичи, — мечтательно произнесла Антония.

— Только так можно получить удовольствие, познавая Венецию, ее скрытое очарование.

Он мягко положил руку ниже груди, приподняв так, что из выреза лифа показались ее светлые очертания. В полумраке вышитые на фоне золотистого шелка короны отливали глубоким красным цветом. Наклонив голову, он согрел грудь своим дыханием. Стоило ему остановиться, как ее больно кольнул холодный воздух. — Стрела купидона, — поддразнил он.

У нее снова перехватило горло. Короткий вздох подсказал ему, что тело ее превращается в источник наслаждения, что во всех его дивных чувствительных потаенных уголках зреет желание.

Антония почувствовала, что в спину упирается растущая в размерах твердая мышца. Отвердели его могучие мышцы ног, а то, что поднялось между ними, было похоже на мраморный столб. Она мельком видела мужские органы над ночными горшками, но не представляла, что такой отросток может вырасти до огромных размеров и стать твердым как железо. От такого открытия она застыла от изумления и попыталась освободиться. Если бы только он ей позволил. Но он этого не сделал. Его рука намертво обхватила ее стальным обручем, прижав к великолепному мужскому орудию.

Антония не сопротивлялась. Ведь она как раз жаждала познать его как мужчину. Попробовать таинственный мужской прибор. Он налился бешено пульсирующей кровью, и Тони чувствовала ее толчки в одном ритме с биением его сердца.

— Amore mio. Маленький мотылек.

Ощущая биение пульса, он кончиком языка щекотал у нее за ухом, и по шее ее, по спине пробегала легкая дрожь. Она воображала, как эта дрожь пробегает по его стержню. Желание становилось взаимным. Оба жаждали раствориться друг в друге, слиться дыханием, кровью, телом и душой.

Они тесно прижались друг к другу, подстегиваемые первобытным желанием соития. Бушующая в крови страсть и невозможность ее удовлетворить становились нестерпимыми. Они все больше пьянели от охватившей их лихорадки желания.

Сэвидж был готов овладеть ею. Чтобы взять себя в руки, он выпрямился, слегка отстранив ее от себя. Ее восхитительный ропот пронзил его как молнией. Он приказал себе не причинять ей боль, тогда, как он знал, он сможет сделать из нее страстную, чувственно раскованную женщину. Он снова стал нашептывать ей на ухо, стараясь охладить и продлить их страсть:

— Каждый год дож на своей пышной барке выходил в лагуну, чтобы, бросив в воду золотое кольцо, символически обвенчать Венецию с морем.

Сняв с пальца один из золотых перстней, он кинул его в лагуну.

Антония изумленно взглянула на него. Этот романтический жест навсегда связал их с этим городом.

Ее губы приковали его взгляд. Леопард наклонился н ней, и она, затаив дыхание, подставила жаждущие поцелуя губы. Он, как бы пробуя на вкус, провел шершавым, жестким языком по ее пухлой нижней губе. Чуть не задохнувшись, она вздрогнула, когда он засосал ее красную сочную нижнюю губку, точно взял в рот спелую вишню.

У нее был вкус крепкого сладкого вина. Словом, вкус женщины. Он снова откинулся назад, увлекая ее за собой. Она прильнула к нему всем обмякшим телом и была вознаграждена ощущением его горячей поднимающейся плоти. Одна руна уверенно проскользнула под лиф, охватив голую грудь. От его мозолистых пальцев и ладони по ее нежной ноже будто пробежал тон, пропинавший все глубже и ниже.

Второй руне предстояло завоевывать другое пространство. Он шарил пальцами, пока не проник под пояс юбки. Его горячая кисть, обжигая ее, скользила все ниже по голому животу. Прикосновение жаркой шершавой кожи к жаркой шелковистой коже вызывало необъяснимое блаженство. Его длинные сильные пальцы пробирались все ниже, пока подушечки не легли как раз над лобковой косточкой. Как раз туда, где начинались крошечные кудри, покрывающие интимные места.

Было так восхитительно чувствовать его сильные пальцы. Она глубоко, словно из глубины души, вздохнула. А Леопард снова мурлыкал ей на ухо:

— Мы проплываем под мостом Вздохов.

Она глянула вверх мимо его покрытого тенью лица.

— Какое прекрасное название.

— Не совсем так, сага. За этим мостом расположены тюрьмы. Все, кто проплывает под этим мостом, тяжело вздыхают, бросая сквозь эту плотную каменную решетку последний взгляд на свободу.

Антония снова вздохнула.

— Не печалься, cherie. Эта ночь только для наслаждений. — И крикнул гондольеру: — «Каса Фроло».

При этих словах от грудей к низу живота побежали нити неизъяснимо приятных ощущений. Его прокравшиеся вниз пальцы, конечно, почувствовали трепет в глубине раскрывшегося между ног цветка. Она повернулась, чтобы быть лицом к нему. Распласталась между его ног, смешивая тепло женского тела с его теплом.

Лежащие на ее теле руки давали ему ощущение блаженства, и он совершил ошибку, представив их обоих лежащими в таком положении нагишом. Его стержень, взбрыкнув, уперся ей в живот, и она изумленно раскрыла рот. Он тотчас завладел ее нежным ртом, глубоко скользнув в него языком и жадно глотая волшебный нектар.

— Отвезу тебя домой в постель? — В голосе слышались нетерпеливые нотки, от которых по спине у нее побежали мурашки.

— О да, пожалуйста, — от предвкушения у Антонии сел голос.

Ей давно была знакома его могучая фигура, но теперь, когда он заслонял ее от буйной толпы, она с признательностью почувствовала себя слабой женщиной. Тони часто представляла себе, как это будет выглядеть, и вот теперь ее как черным бархатом окутывает его ощутимое властное покровительство, и никто, кроме Сэвиджа, ее не тронет.

Минуя вестибюль и мраморную лестницу палаццо, Тони словно летела на крыльях. Беснующаяся толпа расступалась перед ними. В голову пришла фантазия, что даже поднимающаяся на Олимп для свершения священного обряда богиня не чувствовала себя такой полной счастья и жизни, такой желанной, как она.

В Адаме Сэвидже для нее было еще столько неизведанного. Его лицо было постоянно непроницаемым, как маска. Она чувствовала, что ее ждет откровение, может быть, не одно, и в то же время подозревала, что никогда не познает его до конца. Что было абсолютно верно. По разгоряченному телу снова пробежала легкая дрожь.

Он открыл дверь, и она увидела роскошные покои. Две комнаты соединялись белой, как сахар, мраморной аркой. С кованой решетки балкона к воде канала спускались пышно разросшиеся цветы.

Закрыв изнутри дверь вычурным золотым ключом, он окинул ее вожделенным взглядом. Всю, с ног до головы. Потом шагнул к ней, протягивая лежащий на ладони ключ.