Елена Арсеньева - Невеста императора Страница 88

— Ты что это здесь, козюля вонючая?! — загремел он, надвигаясь на Баламучиху, и будь Маша менее подавленной, она засмеялась бы, потому что отец невольно назвал бабку так же, как и Александр, а пуще всего — глядя, как заметалась, заюлила Баламучиха при виде хмурого, сердитого лица хозяина.

Старуха и сама озлилась: явилась не ко времени! — однако не сомневалась, что эти неслушники рано или поздно все же придут к ней на поклон: куда им еще деваться?! — и, улучив удобный миг, юркнула за порог, не преминув ужалить на прощанье:

— Ну, когда время придет, так и быть, помогу вашу девку обабить [84]!

Меншиков так шарахнул дверью о косяк, что ветхая избешка заходила ходуном, а из деревянных ведер, стоявших на полу, выплеснулась вода. И спросил сердито:

— О чем это она тут зловонила? Кто ее покликал — ты, что ль, Александр?

Тот так и взвился. Вечно он крайний для отца! Ишь, загнал своими прегрешениями семью туда, где Макар телят не пас, а все еще взрыкивает по-старому?! И он вызверился:

— Зачем гнал повитуху? Иль не терпится внучка понянчить, выблядка чьего, неведомо?

Меншиков стал столбом, словно ударился о жестокие слова сына. Подозрения, которые у него, человека пожившего, опытного, отца троих детей, не могли не появиться с самого начала Машиной беспричинной болезни, теперь воротились, взметнулись вихрем, закружили так, что он даже пошатнулся, когда поворачивался к старшей дочери и спрашивал:

— О чем это он, скажи ради Христа?

У Маши позеленело в глазах, словно и впрямь привязалась к ней та зеленая кручина, которую пророчила Баламучиха. Да, ежели бы так! Но что толку лукавить: дело не в зеленой кручине, Александр, кажется, прав, и мерзкая старуха права — они раньше самой Маши разгадали причину ее нездоровья, не угадав, не в силах угадать и даже вообразить главное: кто в сем виновен.

Да и кому, находящемуся в здравом уме, взбредет в голову, что бывшая государева невеста Мария Меншикова, после тайного венчания — княгиня Долгорукова, понесла от призрака.., призрака своего погибшего супруга!

Ах, господи! Как же она мечтала об этом и в то же время боялась сего после той незабываемой ночи в Раненбурге, и не знала, радоваться или печалиться, когда все обошлось без последствий. А теперь.., теперь…

Как могло сие сбыться? Могло ли?! Ну в точности, будто в сказках: мол, если встретишься в чащобе с лешим и отведаешь у него заклятой еды, то дома тебе уже не бывать и прежним человеком не стать. Так и она: встретилась с Сивергой, отведала ее заклятой мухоморной воды, навевающей чары, — и как бы перешла на житье в иной мир, где можно не только предаться неистовой страсти с призраком, но и зачреватеть от него!

Этого не может быть. Это невозможно! Однако это свершилось, а стало быть.., возможно!

Маша почувствовала, что улыбается, — и закрыла лицо руками.

Ей было страшно отцова гнева, ей было стыдно… оттого, что ей нисколечко не было стыдно! Она всегда знала, всегда верила, что счастье для нее мыслимо только с одним человеком на свете, с князем Федором, и как ни отринывала его, он все же сделал ее своей женой и даже после смерти явился к ней, чтобы оставить по себе вечную память — ребенка. Ну как она могла стыдиться того, в чем видела особенное действие Провидения, которое назначило их друг для друга! Наверное, ей следовало казниться и каяться, а она ощущала себя, как птица, которой отворили клетку!

Руки отца ласково взялись за ее ладони, потянули от лица.

— Машенька, душа моя…

Глаза его, исполненные бесконечной, всепрощающей нежности, заглянули в ее — испуганные, растерянные:

— Скажи только, кто он? Скажи хоть словечко…

Маша глубоко вздохнула, впервые осознав, как нелегко ей придется. Теперь предстоит поведать отцу все с самого начала, со дня, вернее, ночи их первой с князем Федором встречи: и про его сватовство, и про взгляды, говорившие больше слов, и про березайскую конюшню, про раненбургскую часовенку и про поляну, где солнце озаряло их любовь…

Она уже приоткрыла рот — начать, да осеклась. Ах, если бы они сейчас были одни с отцом, без пристального взора оскорбленной в своей чистоте Сашеньки, без злобного сверканья Александровой насмешки! Она взглянула на дверь, мечтая, чтобы эти двое ушли, и тогда она откроет отцу все, все.., и вдруг глаза ее испуганно расширились.

Александр Данилыч встревоженно обернулся — и только плечами пожал, недоумевая, чего так испугалась Маша. Ведь на пороге стояло не адское видение, как он уже думал увидеть, а всего лишь Бахтияр — мрачный, серьезный.., но вот он поднял голову, и Меншиков увидел, что в глазах его бушует нескрываемое торжество.

Бахтияр шагнул вперед, гордо расправил плечи и произнес:

— Это я, ата [85].

Глава 11

Неожиданное сватовство

Мгновение в горнице царило недоуменное молчание. Сашенька в ужасе отвернулась, Александр завел глаза, а Маша с отцом глядели на молодого черкеса как завороженные, и не зря: ведь вместо адского видения перед ними оказалось чудовище в человеческом облике. И вдруг раздался хриплый каркающий смех. Все, как по команде, взглянули на Александра, ибо это смеялся он — до слез, до колик, складываясь вдвое, сам изумленный тем, что его догадка оказалась такой верной. А впрочем, чему так-то уж изумляться? К этому давно шло, удивительно, что столь затянулось!

Он так хохотал, что даже подавился смехом, когда вдруг железные тиски сдавили его плечи и беспощадно повлекли прочь — вышвырнули из дому на траву;

Александр, оглушенный, лежал плашмя, пока на него с размаху не шлепнулась рыдающая Сашенька.

— Он прогнал нас! — бормотала она сквозь всхлипывания. — Он выгнал нас, выгнал!..

Александра лучше всего вразумляли сильные впечатления. Вот и сейчас: одним крепким тычком отец смог вбить в него даже угрызения совести.

— Ладно, не плачь! — Он поднял сестру, неуклюже прижал к себе: проявления нежности были для него диковинны. — Ну, тише, успокойся. Пусть там сами поговорят. А мы пойдем, пойдем-ка покараулим, чтоб кто чужой не пришел. — Он чувствовал, что двух неожиданных появлений — Баламучихи и Бахтияра — для одного сего вечера вполне достаточно. — Пойдем, постережем. Это дело семейное.

И брат с сестрой, поддерживая друг друга, заковыляли к изгороди.

В это время в избе Меншиков наконец очнулся от нового поворота судьбы и грозно надвинулся на Бахтияра:

— Ах ты.., грехолюбец бездушный! Не иначе, в кривую неделю тебя зачинали! [86] Грехотворец гнилостный!

Изнасильничал блудным воровством девку, лишь бы добиться своего, так? Думаешь, я ничего не видел, не знал, как ты ее обхаживал? Мол, ежели обездолили ее, так добыча легкая сделается? А она противилась, я видел, что противилась! Я всегда знал, чуял, что ты двоенравен, только прикидываешься тихонею, а самому впору за зипуном ходить! [87] Но ты у меня злотворить закаешься, нечисть! Больно много возомнил о себе…