Сюзан Ховач - Богатые — такие разные Страница 9

— Вы не верите в демократию? — Мисс Слейд была шокирована.

— Я верю Платону. Существует лишь одна форма правления, которая хуже демократии, — тирания.

— Вот уж никогда бы не подумала, чтобы американец мог придавать большое значение «Республике» Платона! Разве Сократ не настаивал на том, что основой государства должна быть тесная связь между этикой и политикой?

Я рассмеялся так громко, что к нам обернулись люди, сидевшие за соседними столиками. Мисс Слейд неожиданно захихикала. Когда мы успокоились, я мягко спросил:

— Не перенести ли нам заседание на Керзон-стрит, чтобы взглянуть на руанский Апокалипсис? — и отодвинул стул.

— Но вы же не расплатились с официантом!

— О, я никогда не ношу при себе деньги — такая вульгарная капиталистическая привычка! Идемте же, дорогая. Нет, шампанское допивать не обязательно.

Но она, разумеется, допила. Я было выказал негодование, но потом смягчился. В конце концов, она была еще очень молода. Двадцать один год — какой восхитительный возраст! Девушкам в этом возрасте уже не свойственна отроческая неловкость, и все же, пока не приходит пора зрелости, их настроение очень переменчиво. Я почувствовал себя крайне неравнодушным к молодым девицам, которым едва за двадцать.

Когда мы приехали ко мне, я усадил ее в библиотеке, и предложил сигарету из стоявшей на столе сигаретницы.

Она вскинула на меня глаза.

— Я была уверена, что вы не одобряете курящих женщин.

— Дорогая, бывают моменты, когда сопротивление социальным изменениям не только бесполезно, но и ослабляет собственные позиции. Возьмите сигарету, если желаете. Уверен, что вы выглядели бы очаровательной даже с гаванской сигарой в зубах.

Она поколебалась, но в конце концов, помня мой комплимент, взяла сигарету и поблагодарила меня, когда я поднес зажженную спичку. Секундой позже она закашлялась от дыма. Я использовал этот предлог, чтобы сесть с нею рядом и похлопать ее по спине.

Мои пальцы скользнули к ее талии. Я обвил ее рукой, взял у нее сигарету и погасил в пепельнице.

— Знаете, я ведь женат, — проговорил я, наклоняясь вперед, чтобы поцеловать мисс Слейд.

— Как это мило! И часто вы женитесь?

— Примерно один раз в десять лет. — Я поздравил себя с тем, что погасил противную сигарету прежде, чем вкус табачного дыма успел задержаться на ее губах. С наслаждением поглаживая ее бедра, я позволил себе затянуть поцелуй, пока во мне не возникло проникшее в самую глубину ощущение блаженства. Всегда бывает так приятно, когда события развиваются в точном соответствии с планом. — Нам действительно следовало бы взглянуть на руанский Апокалипсис, — прошептал я. — Если бы вы могли собраться с силами и оторваться от этого удобного дивана, я предложил бы подняться в мою комнату.

— Но почему этот манускрипт не здесь, в библиотеке? О, понимаю — его ценность так велика, что вы держите его в сейфе.

— Нет, дорогая моя, прямо под подушкой — ни больше, ни меньше.

Я вывел ее в холл. Она была отнюдь не пьяна, но и абсолютно трезвой ее нельзя было назвать. Поднимаясь по лестнице, она серьезным тоном сказала:

— Вам следует знать две вещи: во-первых, я считаю брак отвратительным институтом, а во-вторых, я совершенно убеждена в интеллектуальной ценности свободной любви.

— Я всегда одобрял высшее образование для женщин. Кто был вашим идолом в Кембридже? Мэри Стоупс?

— О, по правде говоря, я не ожидала понимания от такого викторианца, как вы. Если вы осуждаете женщин, пользующихся косметикой, вы не должны одобрять и тех, кто прибегает к противозачаточным средствам!

— Дорогая моя, я претендую на многое, однако истребление рода человеческого не входит в мои честолюбивые планы, но я согласен с Мальтусом, что беспечное размножение не может привести ни к чему иному, как к катастрофе апокалиптического масштаба.

Открыв дверь, я ввел ее в свою комнату.

— И если уж говорить об Апокалипсисе…

— О, вот он! — воскликнула мисс Слейд и устремилась прямо к манускрипту, лежавшему на ночном столике.

Мы вместе уселись на кровать и принялись рассматривать десятиглавых змиев, злобные рыла фантастических чудовищ и измученные пытками лица нечестивых грешников, озаренные адским пламенем. Не прошло и трех минут, как она стала проявлять нетерпение, и спустя несколько секунд я уже взял у нее манускрипт.

— Текст лучше читать при дневном свете, — тихо проговорил я. — Местами строчки рукописи выцвели, и вам не следует портить глаза.

— Глаза меня не беспокоят, — проговорила мисс Слейд, — вот, разве… о, какая досада! Нет ли здесь поблизости туалета? Мне следовало подумать об этом в «Савое».

— Надеюсь, здешний туалет покажется вам достаточно удобным. В эту дверь, и дальше по коридору.

Когда она вышла, я включил ночник, погасил верхний свет, сбросил одежду, надел халат и быстро прошелся щеткой по волосам. Едва я успел положить на место щетку, как она вернулась в комнату: взглянув на часы, я про себя отметил, что обычная для меня процедура была закончена в рекордное время. Мисс Слейд явно уже не просто поддерживала мой интерес, а старалась разжечь его до безумия. В сдержанном, но искреннем восхищении я запер дверь. Оценив мисс Слейд профессиональным взглядом, я приготовился выбросить из головы все, о чем мы до этого говорили. Мисс Слейд не знала, что между моей деловой и моей личной жизнью существовала непересекаемая граница, и я никогда не допускал, чтобы мои сексуальные склонности как-то влияли на профессиональные суждения.

К моему удивлению и удовольствию, я заметил, что она смыла всю краску и выглядела теперь очень свежей и юной. «Оставайтесь самой собой!» — храбро процитировала она меня в ответ на мой пристальный взгляд и улыбнулась, когда я одобрительно притянул ее к себе.

Ее гладкая, без единой морщинки, кожа эротически возбуждала своим совершенством. Я стал ее раздевать.

Я был не больше чем на полпути этой неспешной, но сильно стимулирующей, приятной игры, когда она, потеряв терпение, — и почему это мы в молодости такие импульсивные? — широко распахнула мой халат, и ее ладони жадно заскользили по моему телу. Я пожалел о ее несдержанности, но ненадолго. Ее чувственность заставила меня отбросить всякие критические мысли, и уже через несколько секунд мы были в постели. Замерев на минуту, чтобы посмотреть на нее, я увидел — ее груди оказались в тени, а свет лампы косо падал на округлости ее полных, белых бедер.

— Я полагаю, что вы исповедуете доктрины Мэри Стоупс и одобряете их, — проговорил я, любуясь ею, — а если бы это было не так, то у меня нашлась бы кое-какая французская литература…