Кейси Майклс - Испепеляющая страсть Страница 9

— В конце концов, всегда можно развестись, милорд, — добавил он в качестве последнего аргумента.

— Хм… — произнес Ролингс, уставившись на дверь, в которую удалилась его «невеста». — При условии, что ни один из нас не убьет другого раньше.

Он встал и выбросил сигару в холодный, пустой камин. Оправив на себе одежду и выпростав манжеты рубашки из-под рукавов сюртука, он приветливо обратился к адвокату:

— Идите домой, Муттер, и возвращайтесь в восемь вечера с лицензией и пастором. Как сказал Шекспир, «что делаешь, делай скорее». Мне кажется, речь в пьесе «Два веронца» шла об убийстве. Как вам кажется, Муттер, это знак судьбы?

Кевин не позволил себе улыбнуться, пока адвокат, выглядевший ошеломленным, не покинул комнату.

— Вот человек, не подозревавший о разнице между дураком и невеждой.

Поднеся ладонь к своему гладкому лбу, он откинул назад непослушную прядь волос и принялся постукивать тросточкой по своей ладони.

— Поэт сказал кое-что еще, и эти его слова помогут мне в той безвыходной, невозможной ситуации, в которой я оказался и в которую должен броситься очертя голову: «Зачем язык тогда во рту иметь, коль женщиною им не овладеть?»[1] Дорогой Уилл, ты так верил в своих героев, но ты говорил о женщинах. Поможет ли язык, если придется иметь дело с юной девушкой? Легче с ней будет или труднее? Если я завоюю ее, стану ли я мамонтом среди мужчин или колоссом среди грубиянов? И имею ли я право, даже в моих отчаянных обстоятельствах, использовать эту девушку для решения своих проблем, а также проблем всех обитателей этого поместья?

Размышляя таким образом, Кевин размахивал своей тростью и нечаянно сильно ударил себя по ноге.

— Найди рациональное обоснование своему поведению, признав, что ведешь себя как настоящий злодей. Стыдись, Кевин Ролингс, стыдись.

Теперь тросточка ударила его по руке. Кевин целеустремленно двинулся по коридору. Следуя в том направлении, куда, по его предположениям, могла удалиться девушка, он слегка улыбнулся.

— Ты старый мудрый змей, Кевин Ролингс, — мягко пожурил он себя. — Мог бы хотя бы соблюсти приличия и не гордиться собой так явно и неприкрыто!

Глава 3

Ролингс не ошибся в своих предположениях — он нашел девушку в маленькой задней комнате, которую уже обнаружил утром. На трех окнах не было занавесок, и солнце делало все, что могло, чтобы осветить интерьер при помощи тех лучей, которым удалось проникнуть сквозь наслоения грязи на давно немытых стеклах.

Посреди всего этого замутненного сияния стояла девушка, которая только что пыталась выдать себя за развязную нимфоманку. Ее уродливое платье было надето, как полагается, и все пуговицы на нем были застегнуты. Однако что касается буйной гривы ее волос, они были все так же растрепаны, спутаны и спускались ниже талии; рыже-золотистые, в ярком солнечном свете они горели как пожар, окружая ее голову огненным ореолом.

Такие оттенки любил Тициан, подумалось Кевину; может быть, если эти волосы вымыть и расчесать, они будут выглядеть как мечта Тициана, а не его кошмар. Ну ладно, философски прервал он свои размышления, вполне естественно искать хоть какое-то утешение в качестве компенсации того фарса, в котором я вынужден участвовать.

Он окинул взглядом фигуру девушки — по крайней мере то, что открывалось его взору, когда она стояла к нему спиной. Помня о том удручающем впечатлении, которое произвела на него маленькая грудь девушки, Кевин решил, что у его невесты никогда не будет причин бояться того, что страсть к обладанию ее телом однажды охватит его до такой степени, что он силой овладеет ею.

Она, однако, очень неплохо смотрится сзади, с в сожалением признал он. Изящный изгиб спины, тонкая талия, соблазнительные ягодицы, под юбкой угадываются стройные, длинные ноги. Не лукавь с собой, одернул он сам себя, если бы она была последней уродиной и толстухой, ты бы все равно женился на ней. У тебя нет выбора, ты ведь не хочешь упустить все — землю, состояние и спрятанные сокровища — только из-за того, что невеста не вполне отвечает твоим эстетическим предпочтениям.

Ранее, когда он слышал, как эта девушка говорила, изо всех сил стараясь показаться необразованной простушкой, он уловил в ее речи признаки того, что ее не придется учить говорить как новорожденную, с самого начала. Если она примет ванну, отмоет руки и лицо (а вдруг тогда станут еще ярче замеченные им веснушки?) и наденет приличное платье… Такие простые вещи творят чудеса. Он не ожидал чуда, но, по крайней мере, она молода, а значит, в его руках будет подобна мягкой глине в руках скульптора.

Что ж, решил он, глубоко вздохнув, войну нельзя начать без первого залпа — сцена в библиотеке была всего лишь разведкой боем, позволившей противникам оценить силы друг друга.

Он продвинулся в комнату еще на несколько шагов, и солнце засияло на его золотых волосах, начищенных пуговицах и ботфортах.

— Евгения? — мягко начал он. — Я ваш кузен, Кевин Ролингс. Мне кажется, мы не встречались во время моих предыдущих визитов в Холл, но я уверен, что вы знаете: я теперь граф.

Девушка, стоящая у окна, не ответила. Даже едва заметным движением она не показала, что услышала его.

— Евгения, — повторил он, уже с некоторой досадой на ее грубость.

Не оборачиваясь, девушка наконец отреагировала на его присутствие.

— Мое имя Джилли. Не называйте меня Евгенией.

— Джилли? В самом деле? Так ваша мать звала вас в детстве? Может быть, вы напоминали ей прекрасный цветок[2] или золотую рыбку?

В его словах звучала ирония, прикрытая мягкостью тона. И все же Джилли не могла представить себе ничего более прекрасного, чем сцена поедания этого человека стаей золотых рыбок — пусть бы они откусывали от него дюйм за дюймом.

— Джилли — это сокращение моего второго имени, Жизель, — сухо проинформировала она его. — Это был лучший из худших вариантов, и я выбрала его. Имя Евгения не годится для служанки.

Обходя комнату, казалось, без всякой цели, Кевин очутился лицом к лицу с девушкой, что заставило ее вздрогнуть от удивления.

— Джилли Ролингс, — казалось, он размышляет вслух. — Что ж, я готов признать, возможно, это имя подходило вам, пока вы были ребенком. Однако теперь вы выросли, Евгения, между ребенком и взрослой женщиной, которой вы стали, большая разница. Пора отбросить детские прозвища. Я буду звать вас Евгенией. — Он смягчил эти слова улыбкой, которая очаровала бы и птиц небесных.

Он мог бы не утруждаться.

— Я Джилли Форчун. Ролингс — фамилия, которая мне не полагается, да я и не жажду ее получить, — отрезала она, холодно взглянув на него. — А вы можете называть меня Евгенией, пока ваш серебряный язык не отвалится. Я не откликнусь.