Елена Арсеньева - Замуж за русского миллионера… (Матильда и Анатолий Демидовы, Россия) Страница 9

У нее как раз были деньги – муж буквально вчера выдал ей содержание на месяц. Если Матильда отправит их отцу, она целый месяц уже ничего не получит от Анатолия. А нынче вечером бал во дворце, где она должна появиться в знаменитом склаваже, только что доставленном ювелиром… Украшение, конечно, прекрасно, но и наличные ей нужны. К тому же то, что у нее есть, – всего лишь часть необходимой отцу суммы. Так, безделица. Она не решит отцовских проблем.

Ну что же, значит, придется показать Анатолию письмо Жерома. Конечно, он будет разгневан, естественно, поднимет страшный крик и начнет махать кулками, но, была убеждена Матильда, деньги даст, а жену и пальцем тронуть не посмеет. Ведь нынче бал, они оба должны предстать перед императором. Анатолий боится его, боится…

Она злорадно усмехнулась – так, наверное, усмехается укротительница, которая посадила на поводок свирепого льва. Но ведь даже самый прочный поводок может оборваться!

Матильда забыла об этом, когда пошла к Анатолию, держа в руке письмо отца и позабыв стереть с лица ту легкомысленную и высокомерную улыбку, с которой она в последнее время общалась с этим дикарем, своим мужем…

* * *

Ее появления на балу ждали в бразильских алмазах. И вот они на балу появились…

– Мне нужно поговорить с вами, сударь, – холодно произнес император. – А вы, мадам, проследуйте к государыне. Там о вас позаботятся.

Матильда вышла, опираясь на руку фрейлины Тютчевой, которую послала к ней царица. Ее окружили заботой, ее утешали, но все ласки, которые ей расточали, казались ей притворными, прежде всего потому, что таковыми они и были.

Искренними прозвучали лишь слова фрейлины Тютчевой, сухо она проговорила:

– Не понимаю, зачем вы терпите?! Как можно такое терпеть? – проговорила она сухо. – Лично я ни за какие деньги не стала бы. Вам нужно расстаться с этим ужасным человеком.

– Но как мы будем жить, я и мой отец? – прорыдала Матильда.

– Я не знаток законов, но не сомневаюсь, что после развода вы получите очень приличное содержание, – усмехнулась фрейлина.

Матильда призадумалась. Почему-то мысль о том, что, разведясь с мужем, она сможет вести вполне обеспеченную жизнь, раньше не приходила ей в голову. Она была убеждена, что вернется к прежнему нищенскому существованию. А впрочем, каким бы ни было назначенное содержание, это будет всего лишь содержание, а не несметное богатство, в котором она жила сейчас. Жила тяжело, порой невыносимо, но разве деньги не искупали все?!

«Ах, если бы Анатолий умер… – подумала Матильда. Не впервые подумала, между нами говоря. – Я его наследница. Хотя есть еще какие-то братья, дяди, племянники, другие Демидовы, которые непременно оспорили бы завещание. И все-таки я что-то получила бы… Хм, вот именно – что-то! А я хочу все!»

Слезы снова хлынули из ее глаз, а разумная фрейлина продолжала уговаривать:

– Конечно, нашей сестре, женщине, много приходится терпеть от мужчин. Государыня – образец многотерпеливости. Однако ведь и погибнуть можно от этакой жестокости! За зверское обращение с вами господин Демидов Сибири достоин!

Слово «Сибирь» воодушевило Матильду. И если прежде оно казалось ей символом всего самого ужасного на свете, то сейчас звучало отрадней ангельских труб.

Сибирь… Вот если бы император взял да и разгневался до такой степени, что отправил бы Анатолия в Сибирь! Подписал бы указ – и сослал немедленно, не позволив ему даже вернуться домой и проститься с женой. О, какое было бы счастье! А вторым указом передал бы все его состояние Матильде Сан-Донато. В полное пользование. Если на то будет царская воля, другие Демидовы не осмелятся спорить.

Она вспомнила, как несколько часов назад умоляла Анатолия заплатить долг отца, а он отказывал. Матильда зарыдала (у нее вообще всегда были близко слезы, а уж теперь-то…) и воскликнула, что готова встать перед мужем на колени, только бы он спас отца от неминуемой погибели.

– Ну, готовы – так встаньте, – передернул плечами Демидов. – Это будет очень забавно. Такого в моей жизни еще не было: племянница Наполеона валяется у меня в ногах, чтобы я дал денег ее промотавшемуся отцу… брату того же Наполеона… Эх, не зря, не зря наши русские мужички начистили рыло вашему дядюшке, когда он в Россию сунулся! Все вы, Бонапарты, попрошайки, не более того.

Ох, как она взъярилась!

– Вы грубое животное! – раздался оглушительный визг. – Да мы… да моя семья… Мой покойный дядюшка-император – величайший, благороднейший человек, мой отец героически сражался против ваших полчищ, когда они вторглись в Европу, в том числе бил и воинов полка, снаряженного на деньги вашегоотца ! Это была компания трусов и дикарей! Да-да, трусов и дикарей, а не полк!

Как ни странно, притом что Демидов наезжал в Россию нечасто, он являлся все же истинным патриотом. Патриотизм его был свойства странного, а впрочем, весьма часто встречающегося среди русских. Сами они родное отечество могут бранить отъявленным образом, однако не выносят, когда то же позволяет себе кто-то другой, тем паче – иностранец. Мужчину они вызывают на дуэль, ну а женщина рискует получить пощечину. Именно пощечина и досталась Матильде. Вместе с обещанием, что никогда и ни копейки он, Демидов, не даст промотавшемуся мерзавцу, брату другого мерзавца. Да и мерзавке, которая живет за его счет, в его стране, а позволяет себе оскорблять и его самого, и его страну, он тоже больше не даст ни гроша.

«Ни гроша, вы слышите, мадам?!» – собирался выкрикнуть Анатолий ради пущего впечатления, но не успел: Матильда кинулась к нему, выставив вперед навостренные когти. В первую минуту Демидов даже испугался этой фурии, а потом схватился за кнут. Но и то ему пришлось порядочно избить жену, прежде чем она перестала проклинать всех русских вообще и в частности – семейство Демидовых, этих зверей, во имя своей алчности когда-то затопивших подвалы Невьянской башни.

Самое страшное родовое оскорбление! Не в бровь, а в глаз била Матильда, ну и получила, как считал Анатолий, по заслугам.

Сейчас израненные плечи Матильды зябко дрогнули. Нет, это ее муж заслуживал, заслуживал самого страшного наказания, и Сибирь будет подходящим местом для того, чтобы он хорошенько осознал свой грех перед женой. Он еще готов будет ползать перед ней на коленях, но тогда уже поздно, поздно станет!

Улыбка расцвела на лице Матильды… и наивная фрейлина Тютчева, исподволь наблюдавшая за ней, решила, что несчастная госпожа Демидова решила последовать ее советам.

– Вот и умница, – сказала она. – Женщина должна уважать себя!

Матильда едва ее слышала. Да и много ли понимает какая-то старая дева в том, что должна или не должна делать женщина! Матильда вся отдалась своим мечтам о свободной жизни, о свободе распоряжаться деньгами Демидова. Они завели ее столь далеко, что, услышав мужские шаги в соседней зале, всерьез вообразила, будто это идут сообщить ей об аресте мужа. И даже когда увидела перед собой не кого другого, как Анатолия, не могла остановить полета своего воображения и решила, будто он просто получил позволение проститься с ней перед тем, как отправиться по Владимирскому тракту в глухие и страшные сибирские рудники…