Муж беспорочный - Марина Александровна Шалина Страница 9

Глава 4

Я работаю ведьмой. Работа как работа.

С.Лукьяненко.

Расписной княгинин возок резво бежал по накатанной дороге. С одной стороны стелилась заснеженная лента реки, с другой — вставал вековой бор, и сворачивался за спиной темным сукном. Любава, кутаясь в кунью шубу, рассеянно поглядывала по сторонам. Места были незнакомые и, пожалуй, красивые; вот уже второй день, как поезд двигался по древлянской земле, и до конца долгого путешествия оставалось всего несколько часов.

Два караковых[39] жеребца, выгибая лебединые шеи, легко влекли нарядный возок, расписанный лазоревыми цветами на причудливо сплетенных стеблях. Позади далеко растянулась вереница простых саней-розвальней со скарбом и прислугой. Между саней сновали верховые, один из них вел в поводу оседланного княгининого аргамака на случай, если госпоже захочется размяться. Тонконогий золотисто-рыжий конь плясал, ярким солнцем блестя на белом снежке.

Дружинники гордо подкручивали усы, горячили коней, красуясь перед девками. Девицы — которая, смущаясь, прикрывала зардевшееся лицо рукавом, которая, напротив, улыбалась маняще, а которая с напускной суровостью оглядывала статных молодцев. А посмотреть, право, было на что!

Княгиня белозерская Любава ехала в Искоростень[40] поклониться Даждьбогу[41] Животворящему в главном его храме, но ехала отнюдь не как скромная богомолка. В каждой земле ее принимали с честью, при каждом дворе она гостила по несколько дней, и каждый князь, конечно, обеспечивал гостье почетное сопровождение до следующей столицы.

Полянская земля, или же Русь[42], была самым сильным и богатым из сопредельных княжеств, и, понятно, Киевский двор устроил княгине Любаве самый пышный прием, и предоставил самую роскошную охрану. Киевские дружинники были, как на подбор, стройные красавцы, каждый — на вороном коне, в летящим синем плаще с вышитым на плече Перуновым знаком, с выгнутым червленым щитом, с тяжелым мечом за спиной, у левого плеча; все брили бороды, как многие русичи, но носили пышные усы, отчего выглядели юными и грозными, пленяя взоры северных прелестниц…

* * *

— Что там такое? — спросила княгиня, заметив вдали толпу каких-то людей. Десятник картинно взглянул из-под руки:

— Похоже, ведут топить ведьму, княгиня.

— Точно ли? — усомнилась Любава, давая возчику знак остановиться. Странная процессия приблизилась, и стало ясно, что полянин не ошибся.

Ведьма понуро плелась, то и дело оступаясь и увязая в снегу босыми ногами, и тогда кто-нибудь из мужиков подгонял ее древком копья. Стайка баба торопилась следом, отчего-то в молчании, но взбудоражено переглядываясь и размахивая руками. Любава отвела кожаную занавеску.

— Здравы будьте, добрые люди. Не откажите рассказать, что у вас случилось?

Один из мужиков, дородный, с окладистой седеющей бородой, видимо, большак[43], чинно ответствовал:

— И ты будь здрава, почтенная жена. Вот уличили ведьму в злой ворожбе, навела порчу на скотину.

В этот миг ведьма, толкнув зазевавшегося стражника, отчаянным рывком метнулась к возку; связанными руками тщетно пытаясь ухватиться за борт, взвизгнула:

— Не выдай, княгиня! Любую беду отведу, милого верну…

Живо втянув бабу внутрь, Любава крикнула:

— Гони!

Свистнул кнут, караковые кони понеслись стрелой. Возмущенно загомонили сзади люди, дружинники мгновенно перестроились, отсекая уносящийся возок от разъяренной толпы, но одно древко уже дрожало в расписной доске; задние сани сбились в кучу, кони ржали, визжали женщины.

От толчка спасенная ведьма повалилась на княгиню, та потеряла равновесие, некоторое время обе женщины барахтались на полу, пытаясь выпутаться из складок меховой полости. Всадники в синих плащах, закинув за спину щиты, неслись вслед за возком, не желая на чужой земле обнажать оружия; свита застряла где-то на дороге. Пешие древляне их не преследовали, и негодующие вопли уже стихали вдали.

Княгиня нетерпеливым жестом оборвала сбивчивый лепет спасенной, пытавшейся благодарить, и строго спросила:

— Ты ведьма?

— Знахарка я, княгиня, — затараторила баба. — Травы собираю, людей лечу, а черной ворожбой отроду не занималась, оклеветали меня, княгиня, чем хочешь поклянусь, оговорили!

На зловредную ведьму баба, если честно, не походила. Впрочем, и на мудрую целительницу, ставшую жертвой суеверий и невежества — тоже. Обыкновенная тетка, немолодая, слегка обрюзгшая. Сейчас она дрожала, то ли от пережитого ужаса, то ли от холода, потому что была в одной сорочке, с оторванным рукавом и, похоже, с чужого плеча; голову ей обрили, опасаясь чар, отчего она казалась еще нелепее и жальче.

— Почему ты называешь меня княгиней?

— А как же, княгиня, ты же ведь княгиня-то и есть! Меня, княгиня, не проведешь, у меня взор внутренний, я все вижу!

— Звать-то тебя как, всевидящая? — усмехнулась княгиня.

— Путихой кличут, а еще зовут…  ой! — баба юркнула под полость, увидев в руке Любавы нож. Да, совсем не похожа она была на ужасную колдунью. Любава сказала:

— Да погоди ты бояться. Веревку разрезать надо, или так будешь ходить?

Они отъехали уже довольно далеко, усталые кони трусили мелкой рысью, и все почти успокоились. Полянский десятник вплотную подъехал к возку.

— Взгляни, княгиня, вот уже Искоростень.

Древлянская столица виднелась далеко впереди, смутно, будто в дымке. Уже можно было различить высокие стены детинца, ниже скорее угадывались, чем были различимы, низенькие подольские хаты.

— А где Храм? — спросила Любава.

— Храм на берегу, на самой круче, не в стенах, — пояснил не раз ездивший этой дорогой десятник. — За ближайшим поворотом увидим.

И верно, через несколько минут Любава разглядела пока еще крошечное, но величественное здание, возвышающееся над обрывом, и в этот миг…

— Гони! — в один голос закричали Любава и десятник, Путиха пронзительно завизжала, возница, еще не дожидаясь приказа, огрел кнутом измученных коней. Около десятка всадников неожиданно вынырнули из леса. Ясно было, что древляне не намерены мириться с самоуправством; пока княгиня с дружинниками двигались по дороге, древляне успели вооружиться и пройти одним им известной лесной тропой, срезав путь. И сейчас уже нагоняли беглецов; уже вытягивали из налучей страшные древлянские луки, усиленные роговыми накладками, стрела из которых пробивает кольчугу навылет.

Расписной возок швыряло из стороны в сторону. Возница в ужасе нахлестывал хрипящих, роняющих клочья пены коней. Дружинники мчались, прикрывая возок с трех сторон. Сколько длилась бешеная скачка? Древлян гнал гнев. Белозерцев страх. Полян — ужас.

Да, возможно, в первый раз, сердца этих бесстрашных русичей леденил беспредельный ужас. Преследователи были все ближе, уже видно было, как летят ошметки снега из-под копыт их коней. По счастью, древляне, не как хазары, не стреляли на скаку, и гнали беглецов,