Эмма Дарвин - Тайная алхимия Страница 91

Взгляд Фергюса становится острым, и это заставляет меня осознать, что они почти ровесники.

Это меня трогает и забавляет. Я вполуха слушаю, как они говорят о полировке, обжиге и о свойствах титана, и пытаюсь сообразить, как же мне подступиться к Фергюсу.

— …должен быть по-настоящему устойчивым, — говорит он.

— Я могу одолжить тебе свое зажимное приспособление, — предлагает она. — Подходит для любого размера проволоки.

— И ты можешь им поделиться? — интересуется он, наливая воду в кофейник.

— Конечно. Я нечасто им пользуюсь, — подмигивает Фергюсу Морган. — Махнемся? Покажешь мне как-нибудь, как пользоваться твоим токарным станком?

Я задерживаю дыхание, потому что спросить у художника, можешь ли ты воспользоваться его инструментами — в отличие от предложения воспользоваться своими собственными, — все равно что спросить, не может ли он одолжить свой любимый костюм или кухонный нож.

Почувствует ли Фергюс, что обязан согласиться? Обидится ли Морган, если он не согласится? А потом я вдруг понимаю: Морган не будет возражать, если он скажет «нет», а он не собирается говорить «нет» ни по этому поводу, ни по поводу чего бы то ни было, что она еще может предложить.

Улыбаясь, я гляжу на Марка. Он не улыбается, а, слегка нахмурясь, наблюдает за Фергюсом.

— Итак, тетя… прости, Уна, — ставя кофе на стол, говорит Фергюс.

Он оглядывается, и Морган уже держит за ручки четыре чашки.

— Эти?

— Да, спасибо. Уна, папа в общих чертах объяснил, но расскажи по порядку, в чем заключается дело с реставрацией Чантри. Между прочим, как дядя Гарет? Вот сахар и молоко.

— Мне уйти? — спрашивает Морган, беря у него чашку. — Фамильные дела и все такое прочее. Фергюс, ты не возражаешь, если я пошарю в твоей студии?

Она выскальзывает из кухни прежде, чем кто-нибудь успевает ответить, а мы втроем садимся за кухонный стол.

Как можно беспристрастней я излагаю ситуацию, описываю проблему, имеющиеся у нас возможности и препятствия, стоящие на пути. Единственное препятствие, о котором я не упоминаю, — Иззи.

— И папа говорит: он сомневается, что это возможно, пока мы не соберем кучу денег?

— Ну, мы все так думаем. Но мы не можем начать что-либо, пока все не согласимся, что хотим это сделать. Пока не согласятся все, кто владеет домом.

— Нужно создать своего рода трест, прежде чем мы начнем убеждать организации, что все это серьезно, — вступает в разговор Марк.

— Из всех нас Марк лучше всего способен выяснить, сколько на все это может потребоваться — и денег, и работы, — и у него есть связи, — объясняю я, только потом понимая, что сказала.

Но Фергюс не отвечает: «Но Марк — не член семьи», — хотя такой ответ был бы понятен.

— И у меня есть право голоса, — просто кивает он.

— Очевидно, ты получил долю Лайонела.

— Да, он мне об этом напомнил. А я и забыл.

Телефон издает трель.

— Извините… Фергюс Приор… О, привет, тетя Иззи, как поживаешь? Рад тебя слышать.

Вспоминая свою последнюю беседу с Иззи, я пытаюсь поймать взгляд Марка, сидящего по другую сторону стола, но он смотрит в пространство, как делают люди, которые слушают беседу за своей спиной.

— Да, она здесь… — говорит Фергюс — Да, мы… Но… Почему нет? Да, я прекрасно понимаю, что она предлагает, но я не вижу… Хорошо, не вешай трубку. — Он протягивает трубку мне: — Она хочет поговорить с тобой.

Я беру трубку.

— Иззи? Это Уна.

— Уна, ради бога, что происходит?

— Мне нужно было сделать кое-какие исследования, а потом я поняла, что, может быть, это мой последний шанс увидеть Фергюса перед тем, как я уеду домой, — оправдываюсь я.

И это правда, хотя и лицемерная.

— Но вы обсуждали Чантри.

— Да, так уж получилось.

— Я в самом деле не думаю, что это разумно — заводить дело так далеко, — говорит Иззи, внезапно понизив голос на октаву, так что я понимаю: она заставляет себя говорить рассудительно. — Фергюс не в том состоянии, чтобы правильно оценить положение вещей. Он едва знаком с этим домом. Вряд ли он когда-нибудь там жил.

— Что ж, он все-таки владеет частью дома, — возражаю я, чувствуя, как тоже начинаю выходить из себя. — Иззи, мы уже обсуждали это раньше. Этот разговор не может подождать, пока мы вернемся в Лондон?

— Мы? Марк тоже там?

— Да. Он хотел навестить свою падчерицу в Лидсе. Хочешь с ним поговорить?

— Нет, все это не его дело — то, что происходит в нашей семье. На самом деле я позвонила Фергюсу просто из вежливости, чтобы сказать, что закончила инвентаризацию и дала инструкции грузоотправителям доставить архив в Сан-Диего. Но ты уж сама ему скажи. Груз зарегистрирован и будет отправлен в среду. Ты передашь это? Я могу сообщить детали, прежде чем ты улетишь. Могу дать копию накладной, если пожелаешь. Прощай, Уна. — Раздается стук повешенной трубки, и в телефоне наступает молчание.

Еле переводя дух, я кладу трубку и говорю Фергюсу и Марку о грузоотправителях.

— Почему тетя Иззи не хочет, чтобы Чантри восстановили? — спрашивает Фергюс — Ведь она же написала книгу. Любой подумал бы, что она будет рада…

— Думаю… — осторожно подбираю я слова. — Насколько я понимаю, она не считает реставрацию Чантри важной, важны только документы. И она… она беспокоится, что в Чантри они не будут в безопасности. Хотя, конечно, мы и мечтать не будем о том, чтобы оставить их там, пока у нас не будет надлежащего архивного хранилища.

— Это должно быть важно для дяди Гарета, если он собирается лишиться своей мастерской. И своего дома, если уж на то пошло. Я имею в виду — я знаю, он стар, но у человека все еще есть разум, так ведь? — спрашивает Фергюс, и я вспоминаю рассказ Морган о ее старой леди. — И в любом случае, это отличная идея. Хотя и требующая большой работы. Полагаю, все сводится к тому, насколько сильно мы этого хотим, так ведь?

— Я-то этого хочу, но решать не мне. Через несколько дней я буду в Австралии.

Я чувствую на себе взгляд Марка, а когда поворачиваю голову, чтобы встретиться с ним глазами, мои щеки окрашивает румянец.

— А вы не можете получить то, над чем вы работаете, чтобы быстро что-нибудь остановить? — спрашивает Фергюс.

— Судебный запрет, — говорит Марк.

— Даже если мы его получим, — объясняю я, прихлебывая холодный кофе, — если Иззи не захочет помочь, длинная судебная сессия почти уничтожит шансы добиться начала реставрации.

— Все равно ничего нельзя сделать до понедельника, — замечает Марк.

— Да, но огромное спасибо, что потрудились приехать и объяснить мне все, — вставая, произносит Фергюс — Папа говорит так отрывисто. То есть он всегда полон здравого смысла, но это здравый смысл денег. Я не думаю… Он не говорит о других видах здравого смысла. — Фергюс открывает кухонную дверь. — Надо выпустить бедняжку Морган из пурдаха.[121] Я позвоню папе попозже.