Чужая жена – за долги (СИ) - Белая Яся Страница 10

Но он тащит меня, вопящую, по коридору, полному бандитов. Они бросают нам вслед скабрезные шуточки.

Рыба семенит следом и гундит:

– Говорил же – шустрая, потому и глянулась.

– Он её быстро обкатает, ёпт, – комментирует Бык, и оба – буквально вталкивают меня в кабинет Алиева, где я уже была.

Не знаю, как мне удаётся устоять на ногах. Но уже в следующую минуту – закашливаюсь: Вазир снова сидит в облаке сигарного дыма.

– Подойди, – требует он. Холодно, властно. На лице застыла каменная маска, но глаза горят, как у хищника.

Недаром его прозвали Зверем. И сейчас я одна в клетке с чудовищем. Оно пока спокойно и расслаблено, но в любой момент зверь может броситься, и тогда…

Я не хочу думать, что будет тогда. У меня сердце колотится в горле, паника накрывает удушливой волной.

Я немею, каменею, застываю.

– Что замерла, шалава? – он сбивает пепел с толстой сигары и смотрит на меня в упор. С трудом сглатываю колючий ком. – Я сказал – подойди.

Когда он злится, акцент в его голосе слышен сильнее. А сейчас он очень зол, вернее, он в ярости, потому что не привык даже к малейшему неповиновению.

Но ко мне постепенно возвращаются силы, и я мотаю головой.

– Нет.

– Нет? – кажется, он даже удивлён. – Как мне это понимать?

– Как хочешь, – я гордо вскидываю голову и больше не «выкаю» ему.  – У тебя счёты с моим мужем, вот и разбирайся с ним. Я тут не причём.

Зверь ухмыляется – самодовольно и опасно:

– Говорят, он очень любит тебя?

От этого предположения меня буквально прошивает отчаянием: Кирилл много раз признавался мне в любви, но что его любовь, когда сейчас его рядом нет? Так, пустые слова. Отец всегда учил, что мужчину следует оценивать по поступкам. Вот я и оценила! Бросил меня в пасть чудовищу и сбежал. Где он сейчас, когда так нужен?

Поэтому отвечаю бандиту почти без сомнений:

– Не уверена.

– А вот и проверим, – говорит Вазир и встаёт из-за стола.

Мне следовало бы уже привыкнуть к крупным мужчинам: у меня и отец немаленький, а чтобы смотреть на Кирилла – мне и вовсе приходилось задирать голову: при его-то росте метр девяносто восемь, и моём – «полтора метра с кепкой в прыжке». Но Вазир действует иначе – подавляет, пугает, будто гора движется на меня.

Останавливается близко, рассматривает, как интересную букашку. Чуть склоняет голову набок: короткие волосы, бычья шея, на которую наползает чёрная татуировка, черты лица резкие и неприятные. Чёрные глаза прожигают меня насквозь. Мне хочется раствориться, исчезнуть, провалится под пол. Обнимаю себя руками, шарахаюсь от него.

Но Вазир резко хватает меня за полу блузки и тащит на себя.

Впечатываюсь в  железное тело. Невольно вскидываю голову и встречаю взгляд, в котором – похоть и злость.

– Я не твой муженёк, – рычит он, встряхивая меня, – цацкаться с тобой не буду. И чем сильнее ты меня бесишь, тем вероятнее, что я тебя трахну прямо здесь. Трахну жёстко. Не дожидаясь, пока твоего найдут. Поняла.

Киваю.

Внутри всё обрывается и летит в пропасть: если он захочет это сделать – я не смогу его остановить. Куда мне против такой махины? И что тогда? Как жить с таким позором?

Вазир ухмыляется:

– Правильно. Слушайся. И тебе даже понравится.

В чём я сомневаюсь – от одного его прикосновения ко мне, меня мутит и трясёт от отвращения. И сделать с этим я действительно ничего не могу – он противен мне. Кажется, в умных книжках это называется «синдром девственницы» – когда в жизни женщины длительное время только один партнёр, который при этом её первый и единственный, который нежен с ней и любит её, то откровенные прикосновения другого мужчины вызывают неприятие и отторжение.

Тем более Зверь не собирается касаться меня с тем благоговением, с каким касается Кирилл…

Нет…Вазир тянет свои огромные волосатые ручищи, хватает за воротник моей блузы и разрывает её одним движением.

Когда Кирилл срывает с меня одежду, я всегда трепещу от предвкушения, потому что знаю: если он такой – меня ждёт безудержная страсть и ослепительное удовольствие.

Сейчас же – дрожу от страха, отчаяния и гадливости.

Вазир сжимает мою грудь прямо через лифчик, мерзко улыбается.

– Сладкая шлюшка, – тянет он довольно. – С такими нужно пожестче. И так и будет, но всё-таки на глазах у твоего мужа.  Я решил. Хочу, чтобы он слышал, как ты будешь орать, когда я тебе засажу. Этот шакал заслужил.

Я чувствую, как слёзы текут рекой по щекам. Мне так страшно, мне так невыносимо страшно и гадко настолько, что лишь усилием воли я заставляю себя не упасть в обморок.

Ещё несколько дней назад – встреться мы при других обстоятельствах – я бы лишь рассмеялась и сказала, что это мой муж скорее засадит ему кое-что кой-куда. Но теперь… я ни в чём не уверена. Я не знаю своего мужа. Он бросил меня в самый страшный момент. Если я выберусь живой из этой передряги (на целую и невредимую уже не надеюсь), то никогда ему этого не прощу. Никогда!

Но судьба в лице Вазира ещё не наигралась со мной. Он убирает свои мерзкие руки, которыми продолжал всё это время лапать и тискать меня, и командует:

– На колени!

Хлопаю глазами, не понимая, чего он от меня хочет. Я ещё не очень пришла в себя после его недавних прикосновений – кажется, у меня от них горит всё тело, словно медуза обожгла.

– На колени! – повторяет он, но уже куда более грозно и раздражённо.

– За-а-чем? – всё-таки выдаю я.

– Сосать будешь, сучка, – говорит он буднично, – раз я тебя решил пока не трахать.

– Не буду! – мотаю головой, а саму - тошнит от омерзения: мне даже говорить о таком гадко.

За два года, что я замужем, Кирилл даже не заикался о чём-то подобном. Сам же целовал меня во всех местах, но меня ни о чём таком не просил ни разу. Более того, однажды я произнесла при нём: «Все мужики любят минет», Кирилл устроил мне такой разнос! Чётко дал понять: существуют две категории женщин – которые знают, что это и делают это, и те, кто даже представления не имеет, что значит это слово. Именно к этой, второй, категории отношусь я. И поэтому,  чтобы он никогда от меня ничего подобного не слышал.

– Ты – моя жена! – привёл он тогда своё любимый аргумент.

 Кирилл просто полыхал гневом, серьёзно напугав меня тогда, показав, каким суровым и бескомпромиссным он умеет быть. С тех пор к этой теме мы больше не возвращались…

И вот теперь левый мужик предлагает мне… такую гадость! И ярится от того, что я отказываюсь.

– Ты будешь, сучка! – зло говорит он. – Будешь сама! И постараешься, как следует! А если не станешь на колени сейчас – перебью тебе ноги, выбью зубы, вставлю распорку и выебу в рот так, что год глотать не сможешь!

Давлюсь слезами, трясусь от ужаса и отчаяния. Ведь никто не помешает ему сделать то, что он говорит.

Но… пусть лучше убьёт, но на колени я не стану.

Убивать он меня не собирается – лишь даёт пощечину, такую, что у меня дёргается голова и клацают зубы, потом бьёт по другой щеке. Чувствую, как рот наполняется солоноватой тёплой жидкостью – Вазир разбивает мне губу.

Захлёбываюсь слезами, вою и падаю на колени, обхватывая себя за плечи. Не перед ним, а потому что ноги не держат, потому что сил больше нет. Меня в жизни никто даже не оскорблял, (Кирилл так и вовсе называл «Дарочка», «Даруша», «ПоДарёнок мой» и прочими нежностями), не говоря о том, чтобы бить.

И сейчас мне больно, так больно и так невыносимо страшно.

Вазир решает, что я сдалась, шагает ко мне, и… я слышу, как вжикает молния ширинки. Мне в губы упирается крупная головка, обдавая противным мускусным запахом.

– Соси, сука! – требует он.

Но я не обращаю внимания на его приказы – меня складывает пополам рвотный спазм. Прямо на его дорогой, с пушистым ворсом, ковёр и лакированные остроносые туфли.

Он ругается не по-русски, отскакивает от меня, хватает графин воды, плещет на меня.

– Сука! – клокочет он. – Хотел ведь по-хорошему. Теперь ты у меня языком вылизывать будешь, шалава. Ты лизать, а я тебя трахать…