Лора Брантуэйт - По мосту через пропасть Страница 11

— Завтра встану пораньше и домою, — сказала себе Анна. Вслух.

Завтра будет совсем другой день. Призраки прошлого уйдут. От призраков, правда, сложно прятаться под одеялом: все равно ведь знаешь, что они тут, рядышком, бродят вокруг кровати… Но, если призраки достаточно деликатны, неприкосновенность личных границ (границ постели) они уважают.

Стянула с рук мокрые перчатки — они легли возле раковины как лягушачьи шкурки.

Больше всего Анна не любила беспорядок на кухне. И только иногда — очень-очень редко — ей было на него наплевать.

Она заснула против ожиданий довольно быстро: усталость взяла свое. Зато проснулась под утро и долго лежала, глядя на унылое шевеление теней на потолке. За окном ветер. В душе ветер. Или не ветер, а только поднятая пыль и мелкий мусор. Анна родилась в Лондоне, куда ее мать приехала из Эшингтона сразу после окончания школы и вместо колледжа попала на подмостки детского театра. Она была не лишена таланта и играла, что называется, на совесть, потом перешла на работу в театр покрупнее, где и встретила будущего отца Анны. Жизнь была не очень щедра, но и не слишком жестока к этой семье, взлеты были не очень высокими, а падения — не слишком болезненными, в общем, все более чем обычно.

Анна с самого детства твердо знала, что вырвется из этой обыденности или перестанет жить вообще. Ей не хватало красок в том, что она видела вокруг — и она с наслаждением ныряла в мир волшебных сказок, потом — приключенческих и фантастических книг, потом классики… Жизнь текла, как река, которая делится на два рукава — одна настоящая, другая — кем-то выдуманная, красиво написанная и глубоко Анной переживаемая.

Она получила стипендию на обучение в Оксфорде и очень этим гордилась. В колледже кроме английской литературы она увлеклась французским, потом арабским… В двадцать два года, с дипломом бакалавра в кармане и свободным владением двумя иностранными языками, она вернулась в Лондон. Может быть, не стоило? Раньше Анна часто пыталась найти на ленте событий своей жизни тот поворотный пункт, после которого все пошло не так… как хотелось бы. А потом перестала: какой смысл? Все равно ее судьба сложилась именно так, как сложилась, и придется принять этот вариант как единственно правильный, а если не принимать — ей же хуже…

В Лондоне она быстро нашла работу, но переводить контракты ей быстро наскучило, и она перешла на переводы художественной литературы со своего любимого французского. Это ее устроило гораздо больше, работу свою она искренне полюбила, работа ответила ей взаимностью, и вскоре Анна уже смогла снять вполне приличную студию в районе Холланд-парка и начать писать «роман всей своей жизни». Роман был о Второй мировой… Нет, во-первых, роман был о любви. О настоящей любви, которая, как дерево, прорастает сквозь крепкую дружбу двух совсем юных ребят, которая остается любовью несмотря на пламя и грохот бомбежек, кровь, потери, разлуку и неизвестность и которую едва ли не труднее уберечь в притихшем после войны мире, холодном и изуродованном болью. И еще роман был немножко про настоящее. Анна сама не знала, почему он получался таким — жестоким и одновременно светлым, но любила его, еще не рожденную книгу, просто без памяти.

А потом она встретила Дерека.

Даже сейчас, через столько лет, даже просто произнесенное мысленно, это имя царапало ее нервы, ее вены, гортань. Странно, ведь столько в их отношениях было тепла и света, почему же вспоминается сразу же что-то плохое?

— Кто звонил, Анна? — А, это Майкл. Переводит три последних рассказа в «Марсельском сборнике», спрашивал кое-что. Заварить тебе чаю?

— А почему он звонит тебе в одиннадцать вечера?

— Потому что знает, что я очень поздно ложусь.

— А мое присутствие вроде бы как никого и не интересует, так?

— Дерек, ты ведь тоже ложишься поздно. Что-то не так? Я обидела тебя чем-то?

— Анна, бога ради, не делай из меня идиота. Если хочешь — изменяй мне, спи с Майклом, с Томом, хоть с половиной Лондона, но только не держи меня за дурака. Не надо врать.

Он говорил совершенно спокойно, отвешивал слова, бросал их в нее, как куски свинца на тарелку. У Дерека было красивое лицо, но тогда подбородок из мужественного стал капризным и безвольным, а губы искривились, как у истеричной девчонки. Анна никогда не видела такой гримасы и никогда ее не забудет, потому что с ней связан самый страшный момент в ее жизни. И страшнее всего, что было потом — когда он кричал, разбивал кулаки о стену, а она пыталась удержать его, и он стряхивал ее руки с предплечья, как грязь, собирал вещи, в самый последний раз хлопал входной дверью — был тот момент, когда Анна увидела в своей спальне совершенно чужого, незнакомого ей, озлобленного человека и поняла, что он был рядом с ней всегда, все эти месяцы, которые складывались в годы и могли бы сложиться в целую жизнь.

После у Анны было предостаточно пустых, горьких ночей, чтобы перебирать все картины их совместной жизни, пересматривать каждый кадр внутренней кинохроники в поисках причин этой внезапной, жестокой и некрасивой истерики.

Наверное, основной причиной было болезненное самолюбие Дерека.

Он был молод и талантлив в своем адвокатском деле, работал в набирающей обороты компании и очень этим гордился. Анна тоже им гордилась, но для нее в этом заключались некоторые сложности. Жизнь вольной художницы и жизнь успешного адвоката слишком сильно различаются между собой. Анне хотелось впечатлений и глубины переживаний, а Дереку хотелось стабильности и комфорта. Он как-то признался, что не начал бы с ней встречаться, если бы они не жили в одном квартале — поленился бы ездить через весь город…

Анна изо всех сил старалась соответствовать его идеалу. Она штудировала кулинарные книги, ходила в салоны красоты и следила за модой. Она делала все, чтобы ему не стыдно было выйти в свет со своей пассией и представить ее «солидным людям». Анна всерьез готовилась стать женой Дерека, причем женой очень хорошей.

Она не учла одного — ему не нужна была очень хорошая жена, ему нужна была покладистая, скромная жена, которая была бы благодарна ему до конца своих дней за подаренное счастье. Пока она переводила свои книжки, вязала, часами гуляла по городу, ему не о чем было беспокоиться. Он разве что иногда сокрушался — наполовину в шутку, наполовину всерьез — что она знает два иностранных, а он — только один, итальянский.

Может, все и случилось из-за итальянского… Многие трагедии начинаются с пустяков. Она хотела сделать ему сюрприз — подучить язык и пригласить Дерека на выходные в Рим или еще лучше в Венецию. Сюрприза не вышло: Дерек нашел у нее в ящике стола учебник итальянского и обвинил ее — подумать только! — в том, что она изо всех сил пытается переплюнуть его, показать, что она умнее, и что он такого впредь не потерпит.