Сказка про Ливень - Алина Андреевна Верходанова Страница 12

Ей снилась весна, пропитанная солнцем и сладким ароматом цветущего персика, густым и бархатным. И свет пробивался сквозь опущенные веки, и было тепло, хорошо и не одиноко. И была надежда. Да, наверное, это была надежда.

***

В субботу. В пол девятого. Пожертвовав здоровым сном, я стоял у «Карамели».

Она не пришла.

Официант уже давно щелкнул замком и перевернул табличку на двери, а я все мерз. Снег падал, и падал, и падал, я стоял под козырьком, дышал теплым запахом свежих круасанов и ждал. И с каждой минутой Она казалась все менее реальной и все более сказочной, и я не верил, что она придет. Впрочем, она и не шла.

Злой до чертиков на себя за глупое ребячество, я решил отвести душу и позвонил Л.

Было почти десять, она не встает раньше одиннадцати, но я был зол. А теперь и она тоже.

— Я стою на морозе уже долбанный час, — процедил я вместо «Привет, прости, что разбудил», — Ее нет.

— Ты дебил, — ответила Л. вместо «Ничего страшного, мне все равно уже пора вставать». — Что мне ее нарисовать тебе, что ли? Забавно, не отвечай. Суббота!

— Я в курсе.

— Ты кретин. Она спит.

— Думаешь?

— Знаю! Но еще часика три и ты ее дождешься.

Она бросила трубку, может быть даже в стену. М-да. Неудобно вышло.

Я вошел и сел за столик у окна. Официант принес чай. Чего я ждал, о чем я думал?

После чая был кофе, круассаны на завтрак. Я хотел уйти много раз, но каждый раз мне вдруг казалось, что сейчас, еще мгновение — и я ее увижу. Я вздрагивал от звонка дверного колокольчика. Ее не было. Это была опять не она.

Были парочки влюбленных, припорошенные снегом. Были парни, были девушки — по одной и компашками, были мужчины с цветами и без цветов, были семьи с детьми и просто дети. Только ее не было.

Чего я ждал, о чем я думал? Я боялся разминуться с ней на пару минут. Шел четвертый час.

***

А мне нравится снег, — ее голос звучал легко и задорно, как в детстве.

— А как же дождь?

— А дождь я тоже люблю.

— О, боже мой! Ты любишь снег, дождь и солнце, и что еще?

— И пушистые белые облака!

— Да, конечно, прости, и еще ветер, и когда нет ветра, и грозу с громом и молнией в любое время года и суток. Оля, скажи лучше, чего ты не любишь?

Она задумалась и за мгновение стала взрослой.

— Не люблю чувствовать себя одинокой.

— Ну, так не чувствуй.

— Стараюсь! — крикнула она и рассмеялась, но в смехе ее было что-то неуловимо фальшивое.

А потом она кружилась, кружилась, кружилась, и ловила снежинки щеками, и мир вращался вокруг нее, как чокнутая карусель, но глаза ее были закрыты, и стояла весна…

***

Снег падал, и падал, и падал. Я уже и не ждал Ее, я просто не мог уйти. Как завороженный, я смотрел на людей, проходящих мимо, одни заходили внутрь и тогда звенел дверной колокольчик, но я уже не оборачивался, я знал — это не она, а потом они уходили, снова тревожа дверной колокольчик, но не меня. Время от времени били часы: один раз каждый час, я уже не считал, сколько я здесь сижу — я старался уйти. И не мог.

Снег шел, и шел, и шел. И когда мир за окном стал слишком белым, я закрыл глаза. И была весна. Девушка в парке кружилась, едва касаясь асфальта носочками туфель, глаза ее были закрыты, и я никак не мог поймать черты ее лица — так быстро она вращалась, ускользая от меня. А потом она смеялась, и смех ее разлился волнами и накрыл меня с головой, я утонул в ее смехе. Ливень. «Ливень!» — крикнул я, она замерла, повернувшись еще пару раз по инерции, волосы разметались по ее лицу –

— Вы заняли мой столик.

***

Ну, и как это было?

— Странно, это было странно.

Они валялись на полу, глядя в снежно-белый потолок и болтали о всяком, о ерунде. Где-то за окном шел снег, шли редкие заснеженные прохожие, город спал.

— Неужели он извращенец? — Вера смеялась, она очень старалась этого не делать, но улыбка срывалась с ее губ и звенела громче всех ее слов. — Оленька, ты должна меня срочно с ним познакомить!

— Издева-а-а-аешься.

— Нееет.

— Даааа. Ты издева-а-а-аешься. Но мне все равно. Это действительно было странно. Мы гуляли, мы говорили, он смотрел на меня своим безумным взглядом. Я просто знаю, что из этого ничего не выйдет.

Удар подушкой по голове. Подло. Внезапно. Действенно.

***

Мы кружились в вальсе. Правда, музыки не было, а Л. не танцует вальс, но мы кружились, кружились и смеялись, налетая на стены, задевая косяки и сбивая ноги об стулья. Мы кружились и смеялись, а потом я сказал:

— Я ее дождался.

Л. замерла, как в копанная, и заглянула в мои глаза так глубоко и так пронзительно, что я отпустил ее и перестал улыбаться.

Она забралась на широкий подоконник и села по-турецки.

— Жалуйся.

— Не понял.

— Жалуйся. Рассказывай, как это было?

Ее интонация совершенно отбила желание делиться сокровенным, но отступать было некуда.

— Я, я сидел в «Карамели», за «её» столиком и, и она пришла.

— И?

— И слово за слово…

— И все?

— Что еще?

— Ольга. Она такая, какой ты ее ждал? Твоя Ливень?

Я молчал. А то потом выпалил, то ли искренне, то ли назло:

— Да, — вот так просто, без объяснений, без комментариев.

— Что за бред? — она нервно заерзала на своем подоконнике, мне почему-то казалось, что больше всего ей хочется заехать сейчас мне в челюсть, но я отдал должное ее терпению — она только сверлила меня взглядом, но лучше б заехала, честное слово.

— Послушай, Л.

— Нет, это Ты меня послушай, да послушай же ты! Осёл ты упрямый! Ты подменяешь эфемерное реальным: ты не нашел свою Ливень, ты просто увидел симпатичную мордашку и решил: «Вот она», но ты не нашел ее, ты ее заменил, ты ей изменил, ты ее предал.

— Хватит!

Она замолчала. Я был зол, я был груб, но мне казалось, что я был прав. Мы молча смотрели друг на друга, и между нами была стена, высокая, прочная, каменная, нет, это был мраморный монолит, кусок гранита, и мы не видели, не слышали друг друга.