Мэри Берчелл - Музыка любви Страница 12

К удивлению Николы, прекрасные глаза ее тети расширились и потемнели. На мгновение ей показалось, что она видит в них слезы. Затем Торелли прикрыла ладонью руку Джулиана:

— Вы хороший человек. Очень великодушный. Но вы слишком нагружаете себя. В вашем возрасте не стоит завидовать моей жизнерадостности. Нужно больше думать о себе.

— В основном я так и делаю. Ни один дирижер не должен запускать себя. Но неужели вы никогда не ощущаете эмоциональных перегрузок? — с любопытством спросил он.

— Ничего подобного. Сдерживаемые эмоции — основное сокровище артиста. Если их не сдерживать, они его погубят.

— Думаю, вы правы.

— Как обычно, — без тени сомнения согласилась Торелли. — Однако я думала, что вы тоже умеете управлять своими чувствами. Вы не похожи на тех, кто не может уснуть ночью из-за проблем.

Если Джулиан и хотел ответить, то у него не было такой возможности, поскольку кто-то другой обратил на себя внимание примадонны. Неожиданно для себя Никола спросила:

— А вы не можете уснуть из-за проблем?

Он удивленно взглянул на нее, словно не знал, что она слышала весь разговор. Потом коротко ответил:

— Иногда.

Никола в раздражении оттого, что осмелилась на такой вопрос, повернулась к Дермоту Дину и остаток вечера не обращала на Джулиана Эветта внимания.

Первой поднялась Антея Уоррендер, извинившись и объяснив, что утром у нее репетиция. Когда дива благосклонно приняла ее извинения и по-матерински поцеловала ее, Джулиан посмотрел на часы и сказал:

— Я тоже пойду.

— Тебя подвезти? — спросила Антея.

— Нет, спасибо. Я на машине.

— Лучше подвезите Николу, — попросила мадам Торелли. — Мы скоро вернемся. Никола, милая, сегодня ты мне не понадобишься.

— Я могу взять такси, — возразила Никола, но ее возражения услышаны не были.

— Не стоит. Я проезжаю как раз мимо вашего дома, — сказал Джулиан. И как не неприятно ей было, но Никола вновь оказалась наедине с Джулианом Эветтом.

«Если я не буду вести себя осторожно, это может войти в привычку», — в сердцах подумала она, глядя, как тетя прощается с ним. Было очевидно, что Джулиан стал любимцем Торелли. Значит, она полностью позабыла о его ответственности за безвременную смерть Брайана, открыв в нем прекрасного дирижера, понимающего ее собственный талант.

— Мы будем часто видеться, Джулиан. Конечно, Оскар будет выступать со мной на большей части концертов в «Ковент-Гарден», но, возможно, мы с вами еще встретимся в опере.

— Жаль напоминать вам, но, боюсь, это не зависит только от вас. Управление… Администрация…

— Все администраторы, — презрительным тоном прервала Торелли, — становятся очень сговорчивыми, когда речь заходит о моих выступлениях. Предоставьте это мне, а теперь отвезите Николу домой. Бедняжка выглядит усталой.

«Конечно, любая девушка будет не в восторге от таких слов», — на пути к машине подумала Никола. Она пообещала себе, что всю дорогу не произнесет ни слова. То ли Джулиан чувствовал то же самое, то ли просто не хотел нарушить тишину первым, но они действительно молчали. Только когда они приехали и Никола вышла из машины, ей удалось заставить себя проговорить:

— Я не хочу больше возобновлять этот нелепый спор насчет фотографии. Но насколько я понимаю, вы по-прежнему хотите оставить ее у себя?

— Да, — был уверенный ответ.

— Тогда я бы хотела лишь узнать: почему?

Он беззаботно улыбнулся ей и ответил:

— Что ж, там изображено красивое лицо, которое улыбается мне только на фотографии. Спокойной ночи, Никола.

Джулиан сел в машину и уехал. Дрожащими руками Никола отперла дверь. Ей удалось убедить себя, что это всего лишь усталость после бурного торжества. Она почувствовала себя ужасно опустошенной. С трудом подняла два или три письма, лежавшие на коврике перед дверью, и равнодушно скользнула по ним взглядом. Внезапно ее словно пронзила молния: она узнала почерк на потрепанном конверте и с ужасом прочитала «Брайан Кавердейл» и название отеля в Монреале.

Перевернув конверт, Никола заметила неразборчивые каракули, говорившие о том, что письмо несколько раз переадресовывалось. Первоначальный адрес, написанный почерком, от которого у нее мурашки бежали по коже, был неполным, и, судя по виду конверта, он, по крайней мере дважды пересек Атлантику, а потом валялся в каком-нибудь отделе невостребованных писем несколько недель, прежде чем найти свой путь к ней.

Теперь это письмо оказалось в дрожащих руках Николы. Письмо, написанное живым, любящим Брайаном, который мертв уже несколько месяцев. Он писал ей так мало писем, и одно из них нашло ее только тогда, когда могло принести больше боли, чем радости. Несколько минут Никола смотрела на запечатанный конверт, не в силах вскрыть его и ощутить волну боли, которая хлынет с его страниц. Эти слова принадлежали времени, которое никогда не вернется, они были похожи на шорох осенних листьев.

Наконец она заставила себя распечатать конверт. Из-за того, что Брайан никогда не начинал писем с обычного «Дорогая такая-то и такая-то», слова обрушились на нее, словно она вновь услышала его веселый, чуть насмешливый голос.

«Привет! Скучаешь? Если бы ты была со мной, то услышала бы один из самых замечательных концертов. Прирожденная скромность мешает мне сообщить, что я тоже принимал в нем участие, но должен признать, что звездой вечера был Джулиан Эветт. Какой же он отличный дирижер! Ты должна послушать его. Конечно, так и будет, потому что он скоро приезжает в Англию и хочет, чтобы я солировал на нескольких его концертах. Мы неплохо уживаемся, хотя он и безжалостный эксплуататор. Он говорит, что я ленивый. Это я-то! Он имеет в виду, что я не настолько предан музыке, чтобы отказаться ради нее от еды, питья, любви и других радостей жизни. Отчасти я уже отказался, но он отказался от всего. Он считает, что если служишь искусству, то должен забыть обо всем. Неужели это правда?

В перерывах между служением искусству на этом фестивале я увидел и услышал много интересного. Прошлой ночью слышал нечто, что больше по вкусу тебе, чем мне, — прекрасное исполнение «Сказок Гофмана». Эту вещь спасло лирическое сопрано Антонии. Девушка франко-канадского происхождения по имени Мишель Ларо. Позднее мы с ней встретились на ужине. Она не очень красива, но довольно интересна. Не волнуйся, ее ресницы затрепетали при виде не меня, а Джулиана Эветта. Думаю, она собирается в Европу. Постарайся ее не пропустить.

Прости, что не посылал тебе ничего, кроме открыток, но обычные репетиции Эветта оставляют мало времени на личную жизнь, не говоря уж о переписке. С ужасом думаю, что произойдет, если кто-то заболеет. Уверен, его не удовлетворит ничего, кроме свидетельства о смерти.