Маргарет Эллисон - Рождественское чудо Страница 13

— Мне пришлось поработать, — ответил Тони, пожимая плечами.

— Ты много упустил, Тедди, — улыбнулась блондинка и подмигнула ему. Ким обратила внимание, что девушка назвала его уменьшительным именем. — Ну ладно, нам надо бежать. Через две минуты мы должны быть в операционной. Позвонишь?

Ким вдруг почувствовала укол ревности. Она отвела глаза и стала пить кофе.

— Они работают здесь врачами, — неловко объяснил Тони. — Тоже хирургами.

— Я поняла это по тому, как они торопились в операционную, — спокойно сказала Ким. — Тедди — ваше прозвище?

— Нет, это только она меня так называет. Ей это кажется забавным.

Ким поставила кофе. «Я не имею права ревновать, — убеждала она себя. — У меня нет никаких прав на этого мужчину. Он всего лишь врач моего отца».

— Остроумная девушка, — сказала Ким. — А другие ваши девушки тоже дают вам прозвища?

— Она не моя девушка. Мы просто друзья.

— Да? — обрадованно спросила Ким.

Тони улыбнулся. Эта женщина была ему интересна. С самой первой встречи он почувствовал, что она излучает необыкновенную внутреннюю силу. Он прекрасно понимал, как нелегко ей было прилететь в Мичиган и ухаживать за отцом, с которым она не виделась целых пятнадцать лет. Но Ким не раздумывая полетела к нему, даже не зная еще, где остановится и застанет ли отца в живых.

Неожиданно Ким чихнула.

— Будьте здоровы.

— Простите. — Она смущенно заморгала. — У меня аллергия.

— На больничный воздух, — сказал он. — Вам лучше выйти подышать свежим воздухом. Вы и так уже слишком долго находились в душном помещении.

— Я никак не привыкну к вашей погоде. Мне кажется, я окоченею уже через минуту.

— Только если будете стоять на месте. Чтобы не замерзнуть, нужно активно двигаться. — Тони помолчал. — Знаете, у меня есть идея, — вдруг сказал он, слегка наклоняясь вперед и заглядывая ей в глаза. — Я люблю кататься на коньках… хожу на каток при малейшей возможности. Может быть, нам сходить туда вместе? Например, завтра?

— Вы приглашаете меня на каток? — не веря своим ушам, спросила Ким.

— Ну да.

Она засмеялась, удивленно качая головой.

— Нет. Нет, спасибо.

— Вы уверены, что не хотите пойти? Я смогу уйти из больницы примерно на час, а потом должен буду вернуться.

Ким колебалась.

— Я так давно в последний раз вставала на коньки…

— Да не бойтесь, это все равно что кататься на велосипеде.

— У меня и коньков нет.

— Возьмем напрокат.

Она пожала плечами. Казалось, у Тони на все есть ответ.

— Ну хорошо. — Ради того, чтобы посмотреть, как он кружится по льду, можно и померзнуть немного. — Спасибо за приглашение.

— Вот и отлично, — сказал Тони, вставая. — Я буду ждать вас в вестибюле ровно в три.

— До встречи, — улыбаясь ответила Ким.

В девять часов Ким ушла из больницы и направилась к машине отца. Мотоцикла Тони уже не было, и на его месте стоял красный «мерседес». Ким затаила дыхание, выезжая из узкого пространства между машинами.

Она включила радио, и на пути к дому ее сопровождала классическая музыка. Припарковавшись на заднем дворе, она прошла к парадному входу и включила свет. У нее сохранилось столько воспоминаний об этом доме, и многие из них были приятными. Родители ссорились нечасто, и детство ее было счастливым, хотя Ким и догадывалась, что мать не удовлетворена своей семейной жизнью. Летом Ким ездила в лагерь, занималась теннисом, зимой каталась на коньках и лыжах. Родители всегда отмечали ее день рождения и разрешали приглашать друзей. Правда, отец так много работал, что о нем у нее не сохранилось почти никаких воспоминаний.

Ким оставила сумочку на столике в холле и прошла в кухню. Там стояла та же массивная мебель из темного дуба. Все тот же кирпичный линолеум. Она открыла холодильник — не окажется ли там бутылки вина? Нет. Очевидно, отец все такой же трезвенник.

Девушка покачала головой. Бедный отец — никогда не пил, регулярно занимался спортом, ел только здоровую пищу, и все-таки сердце его не выдержало.

Интересно, знал ли он, что серьезно болен, до того, как у него случился приступ? Наверное, нет. Отец не обращал внимания на признаки болезни, как игнорировал все, что не укладывалось в четкую структуру его жизни.

Она налила себе стакан воды, взяла на заметку, что надо купить вина, и поплелась в кабинет отца, который был его логовом.

Включив свет, она медленно оглядела комнату. В углу стоял темно-красный письменный стол. Под стеклом лежали фотографии. Она приблизилась. Это были ее собственные фотографии, сделанные в последнее лето, когда они с матерью жили в этом доме.

Ким положила фотографии на место и вздохнула. Если он так любил ее, то почему не захотел поддерживать с ней связь? Как он мог так отторгнуть ее, отказаться от своей дочери? Конечно, он не совсем отказался от нее, напомнила себе Ким, алименты он высылал регулярно. Но не предпринимал никаких попыток увидеться с ней. Она писала ему письма, а он не отвечал.

Ким села за стол и выдвинула верхний ящик. Газетные вырезки, ручки — все аккуратно лежало на своих местах.

Выдвинула второй ящик. Сверху лежали два акварельных рисунка, сделанных ею еще в начальной школе. Ким с улыбкой взяла их в руки. На одном были нарисованы земля и солнце, на другом — маленькая девочка рядом с отцом. Внизу красивым почерком было написано «Папе, в День отца» [1]. Отложив рисунки, она посмотрела, что еще лежит в ящике, и увидела пачку писем, обмотанных резинкой. Ким узнала свои письма. Похоже, отец сохранил их все. Девушка сняла резинку и взяла письмо, лежавшее сверху. Оно было датировано декабрем 1982 года. Ким развернула листок и просмотрела содержание. В основном там говорилось о ее планах на Рождество. По правде говоря, послание было довольно скучным, в нем она подробно рассказывала, как ходила по магазинам с подругами и какая стояла погода. Но что поразило ее, так это расплывшиеся чернила, как будто отец плакал над ее письмом.

Ким быстро убрала листок обратно в конверт, стянула всю пачку резинкой и положила в ящик. Потом вернула на место рисунки, погасила свет и вышла из комнаты.

Снова оказавшись в своей спальне, Ким начала разбирать вещи, но мысли ее все время возвращались к отцу. Она плохо понимала чувства, овладевшие ею после посещения его кабинета. Чувство вины, злости и недоумения. Если отец любил ее, то почему не предпринимал попыток встретиться с ней?

Ким достала портативный мольберт и незаконченную картину. У нее появилась необходимость выплеснуть свои чувства единственным возможным для нее способом. Тем, которым она воспользовалась первый раз в шесть лет. Она захотела нарисовать картину для своего папы.