Секс в браке - Елена Ровинская Страница 14

– Ни в чем.

– Я не понял… Что опять? Месячные? Или все еще послеродовая истерия? Что?!

Я повернулась к нему.

– Как ты захочешь, милый, так мы это и назовем.

– Ты снова беременна? – спросил Дима, взволновано хватая меня за локти. – Этого быть не может… Опять?! У тебя задержка?

– У меня день рождения, идиот! Вечно тебе на меня плевать!.. Только и думаешь, что о детях!

Я выбежала из кухни и трагически пала на заправленную постель. Придвинув к себе подушку, зарылась в нее лицом.

«Пиздец твоему египетскому льну, сволочь!»

Пока Дима собирался с духом для извинений, я успела выдавить слезу и размазать по наволочке часть водостойкого, якобы, тонального крема. Потом дверь хлопнула. Я вскинула голову, прислушиваясь.

Тишина.

Я напрягла уши до боли, но ничего не услышала. Выглянула на цыпочках в коридор. Чисто. Квартира была пуста… И тогда я уже по-настоящему разрыдалась. Да так, что стало не до подушки. Вспомнился 1999-ый год, Южная Корея; наш краткий отдых в отеле, на краю цивилизации. Игры в «Бабкины панталоны» и «Вызов Гномика». И то, как я, затаив дыхание, спросила: выйду ли я замуж за своего любимого.

Глава 3.

«Ничего, кроме правды!»

Лежа в ванне, я наощупь нашла бутылку.

Запотевшая и влажная, она приятно ложилась в руку. Интересно, какой дурак придумал показывать, что женщина, доведенная до грани, выпивает бокал вина и вскрывает себе вены в ванной.

Лично на меня, вино всегда действовало расслабляюще. Запахи шампуня и пены для ванн забивали букет, но я, привыкшая к «вину», которое делали из сухого сока и этилового спирта, не отличалась изысканностью вкусов.

Алкоголь приятно согревал вены, мокрое полотенце приятно охлаждало опухшие от слез веки… Я примирялась с мыслью о том, что уже настолько привыкла любить его молча, издали, что привыкну, как-нибудь, любить и вблизи.

Хотя Дима не пытался облегчить задачи, он все равно был славным. В глубине души… Где-то очень глубоко, но он был. Близился вечер. Мне хотелось заняться сексом. Нормальным сексом, без появления за дверью Жанны Валерьевны.

Я не слышала ни шагов, ни того, как открылась дверь. Лишь зябко поежилась, когда по коленям скользнул холодок. Я опустила их в покрытую пеной воду и лишь тогда, сквозь затихшую музыку, услышала стук.

Сняв с глаз мокрое полотенце, я посмотрела на Диму. Тот стоял, прислонившись плечом к косяку и двумя пальцами, как мертвого щенка, держал испорченную наволочку. Предъявив ее мне, он подошел ближе и выключил плеер. Наклонился, приподняв бутылку за горлышко, проверил уровень содержимого в ней и слегка смягчился.

Наволочка без всяких комментариев, полетела в корзину. Я проводила ее глазами.

– Прости меня! – сказал Дима, присаживаясь на край ванны. – Совершенно вылетело из памяти, что это сегодня.

По крайней мере, он не пытался врать. Вымучив улыбку, я коротко кивнула. Надо было просто сказать ему. За неделю. Тогда бы он принял к сведению и все сделал. И цветы, и подарки. Нашла, блин, романтика. Он свой-то день рождения вспомнил со словами: «Блин! Черт! Сегодня?!».

– Это ты меня прости. Я тоже забыла, что у тебя сейчас куча дел…

Вытащив руку из воды, я жестом попросила бутылку. Дима отдал и наклонился, подарив сухой поцелуй.

– Хочешь, сходим в клуб?

– Не хочу.

– Раньше тебе так нравилось.

Я пожала плечами.

В клубы мне нравилось ходить вместе с ним и Сонечкой. Сидеть у его ноги, словно доберман, мне не нравилось.

«Выйдешь, но счастья тебе это не принесет!» – снова вспомнилось предсказание.

«Мне кажется, что ты его не так понимаешь!» – вмешался голос Андлюши.

Я сделала маленький глоток и задумалась. Быть может, я сама была виновата? Настоящий Дима не соответствовал тому образу, который я выдумала. Но тем не менее, я любила его. Особенно сейчас, когда он отдавал мне супружеский долг, начиная с августа, 1999-го года.

Димин взгляд, устремленный в пену, был неподвижен и холоден, словно он пытался смотреть сквозь время. Наклонившись вперед, он взял у меня бутылку и тоже сделал глоток. Я поневоле залюбовалась его лицом. Дима заметил. Наши взгляды пересеклись.

– Можешь меня тоже поздравить. Я продал все Азе, – тут он сверкнул улыбкой и словно засиял изнутри.

– Подставил, да? Ты так светишься, только когда кого-нибудь, кого терпеть не мог, подставляешь.

Дима скромно и вместе с тем, ослепительно, улыбнулся.

– Я всегда соскакиваю, когда начинает тянуть паленым. Это все знают. Я честно сказал, что Жопика посадили. Честно сказал, что ситуация патовая: корейцы серьезно за нас взялись. Не моя вина в том, что Агазар считает, будто бы умнее меня. Сказал, что он все знает и все разрулит. Я замер и почтительно жду.

Я подтянула к груди колени и посмотрела на Диму.

– Ты так мне и не сказал, почему он так тебя тогда испугался. Ну, тогда, в «Великано». Когда он тебя ненароком пидором обозвал…

Димино лицо стало непроницаемым и невинным.

– С чего ты взяла, что он испугался? Просто не захотел ссориться из-за пустяков…

Я вспомнила шепотки, то и дело слышанные в «Шанхае», и невольно поежилась. Это раньше Дима мог мне рассказывать, что он не палач, а врач. Что он не резал, а шил парней. Прям-таки, вернется со «стрелки» и сразу садится шить. Как просто-Мария.

Все братки боятся врачей, почему бы им не бояться Диму? Наверняка, он, как Айболит, ходил всюду с огромным шприцем. И делал уколы плохим парням. За это его и называли… на букву Г.

– Опять ты темнишь.

– Меня только ты боишься, – сказал Дима лицемерно. – Я обычный, простой пацан, как все.

– Обычный простой пацан по кличке Гестапо?

Дима был спокоен, как дохлый лев.

– Это, как у Ремарка, знаешь? Там был такой Кан-Гестапо. Спасал евреев, прикидываясь гестаповцем.

– Да какой Ремарк, Дима?! – я раздраженно ударила по воде. – Твои придурошные друзья зовут тебя Матрицей, потому что не могут врубиться, что там героя Нео зовут!.. Хочешь, чтобы я поверила, будто кто-то там из них осилил Ремарка?!

– Да, – сказал он. – Ужасно хочу. Подстегни уж воображение. Ты же смогла представить, что я тебя не люблю, а дети, вообще… Еще в твоем пузе договорились: выберемся, презрением обольем.

Помимо воли, я рассмеялась.

Дима сидел, покачивая ногой и внимательно смотрел на носок своего ботинка. Его глаза поблескивали при мысли, как здорово он все провернул. И всякий раз, когда его колено сгибалось, а джинсы плотно обтягивали мускулы на бедре, сверкали мои глаза. Он вряд ли думал сейчас о сексе, скорее всего, тащился от осознания собственной гениальности. Но сам вид его зубов, кусавших гладкую нижнюю губу, заставил меня вспотеть.

Пена таяла и поверхность остывшей