Анастасия Доронина - Сезон любви Страница 14

И вдруг обожгла новая мысль: а что интересует меня сегодня? Кроме затянувшейся любовной истории с Вадимом — неужели больше ничего? Во всем мире, в том, что уже открыто, и в том, что еще не открыто, не нашлось для меня ничего интересного? Но ведь этого не может быть!

— Ты просто закисла, если не сказать — прокисла, моя дорогая, — сказала я вслух. В тишине квартиры это прозвучало неожиданно громко, как приговор. — Тебя нужно встряхнуть хорошенько. Как там у Вагнера: «…Не мешало бы эту даму в сиреневом отправить на отлов буйволов, это быстро бы излечило ее от тоски…»

По-прежнему глядя в окно, я увидела, как двор пересекает первый дворник. Волоча за собой метлу, он отчаянно зевал, мотал головой, как невыспавшийся щенок.

Ночь ушла. Ей на смену приходило утро.

Тринадцать тысяч тридцать первое утро в моей жизни.

Бессонная ночь — не повод пропускать работу («любимую» работу — усмехнулась я про себя). Но черт меня возьми, если я и сегодня поддамся рутине! Хватит — отравилась! И, решительно рванув на себя дверцу шкафа, я задвигала плечиками. Темная юбка? Мышиного серого цвета свитер с глухим воротом — купленный в свое время единственно из-за того, что был «немарким»? К черту! Я рылась в своих вещах так, как будто сегодня от того, как я буду выглядеть, зависела моя жизнь. Конечно, я не собиралась читать лекции в вечернем платье с открытой спиной или мини-юбке. Но и напяливать на себя эти юбку и свитер или, еще хуже, вот то темно-синее платье с кружевным воротником, в котором я всегда казалась себе похожей на абажур, тоже не стану!

Иначе вызов, который я с сегодня бросила самой себе, не будет стоить выеденного яйца!

Стоп! Вот он! Я встряхнула вытащенный из шкафа брючный костюм: жакет со стоячим воротником, переходящим в высокие лацканы с тончайшей атласной оторочкой. Скроенный точно по фигуре, — а я стройная девушка, хоть этого у меня не отнимешь, — он эффектно контрастировал с широкими брюками с манжетами в стиле марлен. Нежный кремовый цвет костюма даже сейчас, когда я подошла к зеркалу и всего лишь приложила к себе жакет, не снимая его с плечиков, — бросил на мое лицо легкую тень мягкости и нежности.

Это я? Или не я? Неужели все-таки — я?

Так уж получилось, что, однажды купив этот костюм в бутике на Калининском проспекте, я ни разу не решилась его надеть. Мне очень нравился и сам костюм, и то, как я в нем выглядела. Но дни шли за днями, и вещичка в конце концов была задвинута в дальний угол шкафа… «Светлый, непрактичный» — такое оправдание я нашла для своей нерешительности. А на самом деле мне казалось, что в этой вещи я буду смотреться белой вороной на фоне теток из нашей кафедры. Глухое платье или свитер с непременной камеей у ворота, если тебе за пятьдесят, и неброской косынкой, — если ты немного моложе. Такую негласную униформу женщины нашего коллектива поддерживали всегда. И как-то не слишком задумывались — умно ли это? Я, по крайней мере, точно не задумывалась, это факт.

А прическа? Я освободила стянутые в пучок на затылке волосы, и они легли мне на плечи широкой мягкой волной. Густая прядь упала на лоб, я отодвинула ее и, не отнимая руки ото лба, снова вгляделась в свое отражение. У меня же прекрасные волосы! Правда, в каштановой гриве то там, то тут сверкнуло несколько серебряных нитей, но сегодня не тот день, чтобы обращать на это внимание.

Мазилки в косметичке меня разочаровали — неброские цвета, дешевые марки. Засохшую тушь пришлось растирать с яростью индейца, добывающего огонь. Но, в отличие от этого же индейца, я не старалась наложить на лицо боевую раскраску команчи. Просто вдруг, впервые за бог знает сколько времени, мне захотелось подойти к процессу накладывания макияжа хотя бы чуть-чуть творчески. Не просто провести второпях кисточкой по ресницам, а заключить глаза в тщательно прорисованную оригинальную рамку, отчего они вдруг засияли озорным и немного растерянным светом. Не мазнуть губы помадой, а очертить контур самой, пожалуй, выразительной части моего лица. Не начернить брови, а придать им разлет, о котором так любили говорить поэты, воспевающие русскую красоту.

И странное дело. Собираясь сегодня на «любимую» работу, я неожиданно получила от этого процесса ни с чем не сравнимое удовольствие!

Через полтора часа я шла к метро.

Не той дорогой, которой ходила вот уже лет эдак пятнадцать. А совершенно новым, непроторенным для меня путем, хотя тот путь и пролегал всего-навсего через соседний двор и полисадник. Верная своему утреннему настрою, я решила и в этом случае изменить обстановку, сделать что-нибудь совсем иначе. «Ходить на работу каждый раз разной дорогой — самый простой и дешевый способ набраться с самого утра совершенно новых впечатлений!», — подумала я. И своя же собственная мысль так понравилась, что у самого метро я резко развернулась в противоположную сторону от подземки и запрыгнула в случайный автобус, чей маршрут мне представлялся довольно смутно. Доехала до первой же остановки, вышла и… откорректировала оставшийся до университета путь собственной фантазией и двумя нижними конечностями. Это стоило мне лишних полчаса, но дало заряд бодрости на целый день!

Дождь и ветер в это утро стали моими союзниками: «пасмурную» погоду хотелось назвать просто свежей, а ветру подставить лицо. Он не продувал меня насквозь — он дружески трепал по щеке, хлопал по плечу, а вместе с последним осенним листом, упавшим на щеку, слал мне одобрительный поцелуй!

А когда я вошла на кафедру и, хлопнув мокрым зонтом, поздоровалась с коллегами, уже зевавшими в ожидании очередного скучного дня, — то с удовлетворением увидела, как унылая тоска испаряется с их лиц, уступая место выражению недоверчивого удивления:

— Ольга Николаевна, здравствуйте! У вас праздник?

— Оленька, милая, с днем рождения!

— Бог мой, да вы красавица, деточка! И куда только смотрят эти мужчины?

— Вот гляжу я на вас, Ольга Николавна, смотрю и думаю: эх, был бы я помоложе лет на десять, я бы, ей-богу… эх!!!

— А что случилось, Олька? Ты в лотерею, что ли, выиграла?

Все кругом замолчали, ожидая что я смогу ответить на этот вопрос. Я немного растерялась, но не отозваться на него было нельзя, чтобы не разочаровывать родной коллектив.

— Нет, я не выиграла в лотерею… И у меня не день рождения… — сказала я, пробегая пальцами по пуговицам пальто. — Это просто… Ну как бы вам сказать…

— Да скажите, как есть, Оленька!

— Ну, просто… Мне просто… Это просто от того, что я интересно живу!

Две лекции, два семинара, коллоквиум и прием «хвостов» у двух до крайности ленивых ротозеев — вот и прошел мой рабочий день. Правда, ротозеи отпускать меня восвояси не торопились. Особенно один из них, второкурсник Лапутин, которому весь прошлый год я ставила «уд» исключительно из жалости. Сейчас он стоял у стола и вяло сопротивлялся моим попыткам во что бы то ни стало вытянуть из него хоть какие-то ценные сведения: