Кейт Вудсток - Поцелуй на ночь Страница 14

– Тогда… когда?

– Когда придет время. Когда раздадутся старые долги. Когда совершенно точно невозможно станет жить друг без друга. Иначе… знаешь, Джен, мне очень не хотелось бы стать твоим прекрасным, но скоротечным романом. Очень!

7

Подушка – на пол, смятая простыня – змеей на груди, свила кольца и душит. Жара осязаема, ее можно резать ножом, пластать вдоль и поперек, а липкие невидимые края будут опять сходиться, как вода в болоте.

Тело – предатель, тело – горящий костер, которому нужен хворост. Лава в кратере вулкана, которой нет места внутри и надо наружу.

Криком – наружу, всхлипом, стоном, болью, слезами.

Одиночество убивает. Привычная комната теряет очертания, становится безразмерной, огромной, пугающей. Кровать – чужая.

Волосы спутались, как пакля, мечется тело по простыням, жгут простыни, опаляют кожу.

Звон в ушах, кровь под самой кожей, румянец выжигает щеки, виски, глаза…

Нет ничего страшнее для женщины – самой попросить о близости и получить вежливый отказ. И метаться потом до утра, сгорая от стыда и холодного ужаса: что я наделала! Как низко я пала…

За что? Почему? Неужели и правда – нет? И все придумала себе, все нафантазировала…

Как он сказал – из одного слова целую счастливую историю? А на самом деле?

И тогда что же? Вернуться в ту жизнь, в прошлую, привычную, нестрашную и вообще – никакую?

Как это вообще могло произойти с ней, с такой рассудительной, такой организованной, хладнокровной, знающей цену себе и другим?

Этот парень… Он же маленький! Он едва достает ей до плеча. Все будут смеяться, когда увидят их вместе. Если увидят…

Чепуха, чушь! Никто и никогда их вместе не увидит, потому что не будет никакого «потом». Нелепая история, нелепо начавшаяся и нелепо закончившаяся.

Дженна застонала, прижав к груди подушку. Вспомнилось собственное исступление и то, как плавилось ее тело в кольце надежных, могучих рук…

Итан! Итан Тонбридж. Она будет думать о нем, она не позволит никаким Хитам Бартонам завладеть ее рассудком.

А рассудок здесь и вовсе ни при чем, деточка, ехидно сообщил невесть откуда взявшийся внутренний голос. Тобой двигали исключительно инстинкты, им и скажи спасибо. И с твоим Итаном Тонбриджем, между прочим, ты никогда и ничего подобного не испытывала. Да, все было исключительно мило, полезно для здоровья, высокотехнично – и скучно до скрежета зубовного. Теперь-то ты это понимаешь?

Она понимала. Впервые в жизни она все понимала про себя, про собственное тело, про свои желания и мечты. Впервые в жизни решение было простым и ясным, но от этого ничуть не легче достижимым. Потому что Дженна Фарроуз лежала в своей спальне одна, а Хит Бартон, невысокий широкоплечий ветеринар-бродяга мирно спал в своей конюшне… или где он там спит?

Ночь катилась к закату, а Дженна все металась по постели, то проваливаясь в смутное забытье, то просыпаясь от стыда, смущения и горя. Отверженная женщина – с чем сравнить ее страдания?

Кажется, она все-таки заснула, это уже совсем под утро, когда небо стало серым и каким-то зябким. А потом ей приснилось, что она плывет в лодке, которую кто-то сильно раскачивает. Во сне Дженна вскрикнула – и проснулась.

Хит Бартон стоял перед ней в полумраке и улыбался, негодяй. Дженна поспешно натянула простыню до самого носа и сердито уставилась на бесцеремонного интервента. Хита это нисколько не смутило.

– Вставай скорее. Я решил, что ты не захочешь такое пропустить.

– Хит Бартон, ты знаешь, который сейчас…

– Сейчас половина пятого утра. Между прочим, на поле за твоим домом шикарный рассвет. Если не заснешь, можем сходить посмотреть. Но в данный момент я зову тебя совсем в другое место.

– Я не понимаю…

– Одевайся, красавица. Я жду на улице. Он подошел к окну и просто вылетел в него, как Питер Пэн-переросток. Нет, у Итана с физическим развитием тоже было все в порядке, но он вряд ли смог бы так небрежно и грациозно перемахнуть через подоконник, не коснувшись его рукой. Дженна торопливо вскочила, подбежала к окну и высунулась. В то же мгновение лицо Хита возникло прямо перед ней, и он быстро поцеловал ее прямо в губы, а потом окончательно спрыгнул на землю – с узенького карниза, на котором поместиться мог разве только воробей, и тот боком.

Дженна ойкнула, отпрянула, завернулась в занавеску и убежала одеваться.

Хит не мог на нее налюбоваться. Вчерашняя Снежная Королева, холодноватая красотка с белоснежными волосами и зелеными очами, сейчас Дженна Фарроуз выглядела лет на десять моложе. Ни дать ни взять, заспанная девчонка, удравшая из дома, чтобы поглазеть на рассвет. Пушистые волосы клубились вокруг немного сонного и румяного личика, в зеленых глазах еще плескались остатки сна. Что ей, интересно, снилось?

Сам он не спал ни минуты, но это его мало беспокоило. В армии их этому специально обучали – не спать целыми сутками, довольствуясь десятиминутными передышками, когда полностью расслабляется все тело.

Нет, он не спал. Хит был молодой и здоровый мужчина, а молодому и здоровому мужчине трудно добровольно принять решение, которое принял Хит вчера вечером.

Целовать ее, обнимать, вдыхать аромат ее волос, пить сладость ее губ, чувствовать, как разгорается ответным жаром ее тело в твоих объятиях… Хит знал: захоти он вчера этого – и Дженна провела бы эту ночь с ним в одной постели.

Хотел ли он этого? О да, больше жизни. Почему тогда? Да потому, что впервые за много лет Хиту Бартону не хотелось, чтобы переспавшая с ним женщина как можно скорее забыла бы о нем.

Он знал многих женщин. В армии это одновременно и проще, и сложнее. Сложнее – потому что женщин вокруг мало, а те, что есть, обладают слегка специфической красотой и еще более специфическим характером. Проще – потому что солдат принято жалеть, особенно в половом смысле. К тому же, именно находясь на военной службе, можно без зазрения совести ну, почти без зазрения совести! – пользоваться услугами жриц любви, иначе говоря – посещать бордели с почти официального разрешения начальства.

Такими они и были, его первые женщины. Барменша Шейла в единственном баре военного городка. Медсестричка Сьюзан. Секретарша из штаба… Вивиан, кажется?

Крикливо и ярко накрашенные, бестолково разодетые в нейлоновые кофточки с люрексом и колготки в сеточку, полные и худые, высокие и маленькие – всех армейских женщин роднило одно: тоска в глазах. Тоска и ожидание – вдруг этот, очередной, окажется единственным, любящим, неповторимым… И можно будет уехать из опостылевшего гарнизона, повидать мир, завести семью и детей.

Через их постели проходили десятки молодых солдат, и всем им Сьюзан, Вивиан, Шейлы и Клары дарили свою неумелую, потрепанную любовь. Что интересно, мало кто их за это презирал. Хит не был исключением. Он научился быть благодарным – за то, что в тяжелую минуту эти стареющие, увядающие женщины дарили миг забвения, иллюзию блаженства, а если не получалось – просто обнимали теплыми своими руками и баюкали у себя на груди, как могла бы сделать это родная мама…