Хейли Гарднер - Рождественский подарок Страница 15

Да, Джеред стал замечать все эти вещи, но отстраненно, как из другого измерения. А где приподнятое настроение? Радость? Откуда же возьмутся эти чувства, если он просто изображал Санта-Клауса, причем со своим собственным представлением о празднике? Джеред же ощущал себя человеком, который делает вид, что живет. У него больше нет жены, которую он по-своему любил; он не станет хорошим отцом для сына или дочери и остаток жизни проведет в одиночестве. Он — сын своего сурового отца.

Джеред пересек улицу и внезапно остановился недалеко от здания суда — двухэтажного, сложенного из известняка строения, стоявшего в глубине двора. В центре двора высилась огромная елка, и за ней на повороте дорожки он увидел Шейлу и соседа Мака. Грис… как его? Да, Грисвелда.

Джеред подошел к елке с противоположной стороны и, став так, чтобы слышать их разговор, замер, будто манекен Санта-Клауса в рождественской сценке. Он не испытывал угрызений совести, оттого что подслушивает. Его поразило, как ему казалось, ее равнодушие: столько волнений, разговоров, поисков — и вдруг такое странное молчание…

Разговор был едва слышен, и Джеред протиснулся в глубину веток.

— Ну, пусть вам безразличен мой отец и наш магазин, — услышал он голос Шейлы, — но как вы могли поступить так накануне Рождества с детьми?

Поглядывая, не вышел ли кто из здания суда, Джеред осторожно отодвинул ветку, чтобы видеть Шейлу. Она стояла, держа старика за плечо. Старик показался ему неопасным, но все же Джеред решил быть начеку.

— Дети мне всегда были безразличны, — ответил Грисвелд, все еще тяжело дыша после бега. — Все в городе веселятся, и в магазине, и на улице, все счастливы. Кроме меня.

— Для меня тоже этот год был не очень счастливым, мистер Грисвелд. — Джеред услышал ее вздох. — Но Рождество для того и дано нам, чтобы поднять дух, напомнить, как прекрасен мир.

Грисвелд что-то тихо пробормотал.

— Вы сказали, что это чушь? Стыдитесь, мистер Грисвелд. Вы не понимаете, насколько это серьезно. Знаете, как обеспокоен отец? Ваши проделки причиняют магазину убытки и заставляют отца переживать. У нас и так снизился товарооборот, и мы затратили большие средства на новшества. А если еще и Рождество не поправит наши дела, мы можем лишиться магазина. Представляете, как это отразится на отце? У него ведь больное сердце.

Наступило молчание.

— Я не знал об этом. — Снова пауза. — Значит, дела в магазине идут неважно?

— Да, неважно. Все дети хотят видеть Санта-Клауса. Родители водят их на бульвар и делают покупки там, а не у нас. К счастью, Джеред согласился исполнить роль Санта-Клауса, и к вечеру объем торговли вырос. Надеюсь, что завтра он возрастет еще больше.

Джеред вспомнил, как ему не хотелось изображать Санта-Клауса. Выходит, что, согласившись на эту сказочную роль, он совершает доброе дело?

— И все-таки зачем вы это делали, мистер Грисвелд? Вы чем-то обижены на отца?

Тот медленно покачал головой. У Грисвелда был виноватый вид, как у ребенка, который наследил грязными ботинками на чистом полу кухни. Он посмотрел на свои ноги, словно желая, чтобы они побыстрее унесли его отсюда.

— Жена ушла и забрала внука.

Джеред слушал старика, а думал о себе. Как много у них с мистером Грисвелдом общего.

— Очень вам сочувствую, — тихо произнесла Шейла.

— Она сказала, не вернется до окончания Рождества: я очень ворчлив, не люблю праздники и она никогда больше не останется дома со мной на Рождество и т. д. А я ответил, что не собираюсь меняться, она прожила со мной сорок лет и должна была привыкнуть к моему настроению.

— Рождество, мистер Грисвелд, — это волшебное время. Вы сказали, что прожили с ней сорок лет, а часто вы ее радовали хорошим настроением? Вот она и ждала чуда для себя и внука, хотя бы веселого празднования Рождества. А что вы сделали? Просто нагрубили, не задумываясь, а счастлива ли она?

Джереду казалось, что Шейла обращается к нему. Но его решение подождать с ребенком было продиктовано не эгоизмом, а любовью к ней, опасением, что он не будет соответствовать ее идеалам и Шейла будет несчастна.

— Вы думаете, она переживала? — спросил Грисвелд.

— Мне кажется, да, — ответила Шейла. — Я уверена, она желала вам счастья. А когда вы были чем-то недовольны или не разговаривали с ней, особенно на Рождество, как она могла быть счастлива? Поверьте, мистер Грисвелд, очень тяжело находиться рядом с вечно недовольным человеком.

Джеред стоял и слушал. Если бы Шейла сейчас заглянула в его душу, ей бы не пришлось искать еще каких-то доводов убеждения. Он начинал понимать причину их разрыва. Да, он никогда не спорил с Шейлой, но и не пытался хотя бы понять — молча уходил. Так поступал его отец. Правда, в детстве Джеред был живым и любопытным, отзывчивым на ласку. Но жизнь рядом с вечно хмурым отцом быстро вытравила из него все душевные порывы. Его ждет то же, что его отца и Грисвелда: одинокая старость, жизнь, лишенная проблеска счастья. Но, черт возьми, он же не желает себе такого! Если это его судьба, то как изменить ее, обойти те опасные рифы, что ему уготованы? Им овладел какой-то суеверный страх, будто Рождество явило ему волшебное зеркало, где он увидел призрак будущего…

— Значит, вы стали проводить все время в магазине после того, как вас покинула миссис Грисвелд? Веселье вас раздражало, и тогда вы решили… — Шейла запнулась, — сорвать праздник?

Грисвелд кивнул.

— Так почти и случилось, — подтвердила Шейла, — но приехал Джеред, и праздник был спасен.

— Да. А меня поймали. — Старик опустил голову, а потом с тревогой взглянул на Шейлу. — Что вы собираетесь делать, Ши? Заявите в полицию?

— Вы же давний друг нашей семьи, — мягко сказала Шейла. — Если вы прекратите свое вредительство, я вас не выдам полиции.

Джеред не удивился ее решению. Доброе сердце его жены было известно всем. Он и сам ценил и любил ее не только за красоту, но и за доброту.

— Отпустите меня прямо так? — спросил Грисвелд.

— Нет, конечно. Вы расскажете моему отцу о своих злых проделках, но расскажете, не выгораживая себя и не жалея.

— Конечно, но он расстроится, — с искренней озабоченностью сказал Грисвелд. — Обещаю не только не делать ничего плохого, но и не ходить в магазин, где я так любил посидеть в кафе. Буду теперь в наказание проводить дни дома.

— Если вы целыми днями будете сидеть дома, боюсь, как бы это не оказалось наказанием для миссис Грисвелд, когда она вернется, — усмехнулась Шейла.

Джеред тоже усмехнулся про себя. Господи, как он ее любит! Ведь она — воплощение тепла и счастья, в которых он так нуждается. А сам он — воплощение всего того, что ей не нужно. Но теперь он уверен, что хочет быть с ней рядом, стать ей необходимым. А хочет ли этого Шейла? Вдруг он не сумеет побороть в себе отрицательные черты, привитые в детстве средой и отцом, которые сейчас, во взрослой жизни, ломают его судьбу?

Грисвелд неохотно, но согласился с требованиями Шейлы.

— И еще, мистер Грисвелд. Обещайте, что придете к нам на обед в канун Рождества.

Грисвелд онемел, а когда наконец обрел дар речи, Джереду показалось, что он задыхается.

— Я приду, деточка, если вы разрешите мне проводить вас до магазина. Уже темно, идти по улице одной опасно.

Смех Шейлы прорезал ночной воздух.

— А вы уверены, что мне безопаснее идти в компании злоумышленника?

— Еще как уверен! Знаете, если я переживу свой позор, признавшись вашему отцу в собственной дурости, я позвоню жене и попрошу у нее прощения. И, может быть, Рождество окажется не таким уж плохим.

На этот раз Шейла не засмеялась. Джеред был уверен: она тоже ждала… от него… Только чего именно?

К удивлению Шейлы, отец воспринял признание Гэмба Грисвелда на редкость спокойно. И даже сказал, что понимает его и рад, что вся эта история закончилась. Мужчины пожали друг другу руки. Грисвелд «пережил позор» и пошел звонить жене, просить прошения и умолять ее вернуться домой — все как обещал.

Как только за ним закрылась дверь, Шейла попросила отца никому не говорить, что злоумышленник обнаружен. И вот тут-то лицо отца начало наливаться кровью.

— Папа, может, тебе лучше сесть?

— Ну нет, мы, конечно, объявим, что злоумышленник пойман. — Для убедительности Мак стукнул кулаком об стол. — Не скажем только, кто он.

— Кажется, сесть надо мне. — Шейла опустилась в кресло напротив отца. События дня ее совершенно измотали. Ее знобило. То ли оттого, что она так долго простояла с Грисвелдом на морозе, то ли потому, что разнервничалась, когда отец ответил на ее просьбу отказом, — только она никак не могла согреться. Сейчас ее могли бы согреть руки Джереда… Щеки ее порозовели. Но реакция отца на ее просьбу исключала возможность какого-либо сближения с Джередом.

Почувствовав что-то неладное, отец встал из-за стола. Вид у него был растерянный.