Павел Шорников - Кукла на качелях Страница 15

Но что он мог? Оскорбить ее? Значит, потерять навсегда. Допустить такое Андрей не мог ни при каких условиях. Оскорбить его? Спровоцировать драку? Но и так понятно, кого после драки будут хоронить. И победитель опять получит все. А это значит, что он и в этом случае потеряет Аллу.

Андрею ничего другого не оставалось, как проглотить обиду. Глотать обиды, одну за другой, — отныне это был его удел. Тогда он еще не знал об этом…

День начался с неприятностей. В доме — его доме, ремонт которого шел полным ходом, рухнул потолок. Андрею позвонили, и он, извинившись перед представителем Комитета по строительству господином Уткиным, зачастившим к нему в последнее время, поехал на стройку.

Работы были приостановлены. Рабочие сидели у дома на досках, источающих острый смолистый запах, травили анекдоты, играли в карты.

К счастью, все оказалось не так страшно. Потолок на втором этаже не рухнул, а всего лишь дал трещину. Для Андрея было очевидно, что в проект вкралась ошибка — неправильно рассчитана нагрузка на оставшуюся в одиночестве несущую опору. А кто делал расчеты? Алена!

«Было бы странно, если бы она не допустила в проекте ни одной ошибки, — думал Андрей, оценивая размеры убытка. — Да и я хорош, que diable — черт возьми! Нужно было все внимательно проверить… А ведь это выбьет почву у нее из-под ног. Сорвется, махнет к себе в Воронеж… Не хотелось бы ее потерять как раз сейчас. Почему как раз сейчас? Не потому ли, что… Как там сказала Светлана? Любовь — чувство переходящее… Нет, нет… Еще ничего не ясно… Подождем…»

— Ошибочка вышла, понимаешь, — сказал бригадир, сопровождавший Андрея. — Не надо было стенку двигать. Но ничего. Передвинем взад, укрепим… Тыщу лет простоит.

— Может, балка прогнила? — возразил Андрей. — Дому-то больше ста лет… Поднимемся-ка на чердак.

По узкой лестнице они залезли на чердак, заваленный вековым мусором, который рабочие еще не успели убрать.

Хохлачев и бригадир внимательно осмотрели балку. По идее она должна была прослужить еще лет сто. Значит, виновницей происшествия была все же Алена.

— Ну! Я же говорил! — убежденно сказал Андрей. — Гнилая, зараза.

— Да вроде нормальная, — засомневался бригадир.

— Да ты повнимательнее посмотри, Петрович! Вся изъедена грибком. Видишь?

Петрович встал на колени.

— Да вроде нормальная, понимаешь.

— Была! Лет пятьдесят назад. Приглядись получше.

«Уговаривать» Петровича пришлось минут десять, в конце концов, склонившись над злополучной балкой в очередной раз, он наконец увидел в ней что-то подозрительное и сказал:

— Похоже, действительно, прогнила.

— А ты говоришь… Понимаешь!

«Вот и отлично, — подумал Андрей. — Теперь он будет ходить и говорить всем, что прогнила балка. И Алена останется в стороне…»

Они еще минут пятнадцать совещались, как попроще и подешевле устранить трещину в потолке, после чего бригадир спустился вниз, а Андрей остался. Что-то он хотел сделать?.. Но никак не мог вспомнить что? Петрович заговорил его. Нужно было восстановить ситуацию.

Они стояли здесь. Он смотрел по сторонам… и вдруг Хохлачев вспомнил! Во время разговора что-то сверкнуло в мусоре, в нескольких шагах от него.

Андрей долго разгребал мусор ногой и наконец нашел то, что могло кольнуть ему глаза лучиком отраженного света. Хохлачев нагнулся и поднял из грязи изящный золотой перстень с замысловатым узором. Это был вензель, в котором Андрей рассмотрел две переплетенные между собой буквы: «А» и «Г».

7

В то время, когда потолок на втором этаже дома господина Хохлачева дал трещину, а вместе с ним готова была треснуть репутация дизайнера Аллы Григорьевой, сама Алла-Алена находилась в спортивном клубе. Занималась аэробикой. В зале, кроме нее, были еще восемь женщин и тренер Георгий Кульков, которого все без исключения звали Жорик — моложе тридцати, холеный, с глазами, отражающими его сексуально озабоченную душу.

— Раз, раз, раз, — отсчитывал Жорик ритм, перекрикивая ревущие динамики, из которых вырывалась заводная музыка. — Выше ножки! Раз, раз, раз… Докажем всем, что нам нет еще и двадцати! Раз, раз, раз…

Из присутствующих дам не было двадцати только Алене. Всем остальным женщинам уже перевалило за двадцать, и некоторым весьма далеко. Алена была знакома лишь с тремя из них. Первая — Марина. Она надевала на тренировки пестрый топ и черное, просвечивающее трико, сквозь которое проглядывали черные прозрачные трусики. Вторая — Надежда — в мешковатом серо-сине-зеленом спортивном костюме, мать троих детей и жена владельца десятка ларьков на Сенной площади. И Катя — в закрытом голубом купальнике и колготках телесного цвета.

С Мариной можно было поболтать о том о сем, как с подружкой, не подбирая слов и выражений. Надежда всегда была готова прийти на помощь: подержать, расстегнуть, застегнуть, потереть… А Катя хорошо знала тетку Алены, потому что училась вместе с Аллой Григорьевой на одном курсе, то есть сама была дизайнером. Катя — Екатерина Панкова — подошла к Алене в первый же день занятий и спросила: как там тетя?

— Какая тетя? — не поняла Алена.

— Ты же Алена?! Племянница Аллы?! А я — Катя Панкова. Вспомнила? Мы с твоей тетей близкие подруги.

— Да, да, — припомнила Алена. — Я приезжала на каникулы… А вы заходили в гости…

Из-за Кати пришлось на все вопросы, касающиеся биографии, отвечать правду, говорить только правду и ничего, кроме правды. Естественно, Алене все это не нравилось. По цепочке, по цепочке — и эта правда могла дойти до Андрея. Но, как видно, Господь хранил ее. Пока никаких накладок не было. Для одних Алена продолжала оставаться дизайнером Григорьевой, для других — ее сестрой и для третьих — племянницей. У нее голова кругом, когда она встречала вдруг на улице знакомого и начинала лихорадочно соображать, кем ему представлялась: тетей, сестрой или племянницей?

Потолок в доме на Васильевском уже полчаса как дал трещину, а Алена с азартом закидывала ноги выше головы.

— Раз, раз, раз, — кричал Жорик. — Все берем пример с Алены! Алена! Вперед! Раз, раз, раз…

Алена выскочила вперед. В большом зеркале напротив она видела свое отражение: малиновые «велосипеды» с тремя черными полосками на бедрах, малиново-черный топ, полоска голого тела, раскрасневшееся от удовольствия лицо… И все у нее получалось. И Жорик не сводил с нее глаз…

— Поздравляю, — сказала Марина, когда объявили десятиминутный перерыв. — Жди теперь от Жорика нескромного предложения.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что он здесь всех уже попробовал… Осталась ты.