Галина Яхонтова - Черная роза Анастасии Страница 15

Анастасия отложила книжку и предалась воспоминаниям. Не так-то далеко было то общество, в котором она родилась, в котором жила ее мать, от антиутопичного „1984“!

Как-то в сердцах на отца мать поведала ей, что, когда он собрался оставить их, она, жена и член партии, обратилась в партком по месту его работы. И целое собрание коллег-соратников разбирало персональное дело. Но, несмотря на партвзыскание, он все равно ушел к той, другой… И, по слухам, жил с ней счастливо. Или, во всяком случае, долго.

Мудрый Оруэлл, откуда он все это знал, как он научился так точно экстраполировать?

„Все партийные женщины одинаковы. Целомудрие вколочено в них так же крепко, как преданность партии. Продуманной обработкой сызмала, играми и холодными купаниями, вздором, которым их пичкали в школе, в разведчиках, в Молодежном союзе, докладами, парадами, песнями, лозунгами, военной музыкой в них убили естественное чувство. Разум говорил ему, что должны быть исключения, но сердце отказывалось верить. Они все неприступны — партия добилась своего. И еще больше, чем быть любимым, ему хотелось — пусть только раз в жизни — пробить эту стену добродетели. Удачный половой акт — уже восстание. Страсть — мыслепреступление“.

Анастасия представила несчастную статую на станции метро „Бауманская“. Не о ней ли это сказано? И она ли виновата, что ее создали такой, намертво изваяв из бездушного металла?

А что касается эволюции эротических игрушек, то Настя читала и такие прогнозы:

„Все мыслимые варианты эволюции секса невозможно охарактеризовать всего в нескольких словах. Но об одном, до сих пор даже не упоминавшемся, сказать стоит. Можно представить, что под влиянием экономических факторов производство и рынок андроидов сильно сегментируются и дифференцируются по стоимости, как это сегодня происходит с производством и рынком автомобилей, где отчетливо выделились классы дешевых машин, машин среднего класса, спортивных, дорогих машин, роскошных лимузинов, выпускаемых мелкими сериями и т. п.

Безусловно, роботы, способные лишь на простые операции, появятся раньше, чем наделенные каким-то интеллектом. К тому же подгонять всех роботов под единый высший стандарт было бы и экономически расточительно, и бессмысленно. В результате наш мир может в каком-то смысле уподобиться феодальному. Как сегодня у человека есть стиральная машина, холодильник, радио, телевизор, так у него сможет появиться „двор“ андроидов, относительно примитивных интеллектуально, но по телесному облику не отличающихся от людей (хотя во избежание недоразумений они могли бы носить какой-то знак). Не исключено, что в таком обществе утвердится культурная норма, в соответствии с которой сексуальный интерес к этим манекенам окажется извращением — более или менее так, как сегодня садомие. Таков один из вариантов эволюции.

Но может произойти и иначе: эпизодические развлечения с андроидами будут восприниматься как нечто абсолютно неважное. Или как мелкий вполне простительный грешок — вроде того, как сегодня смотрят на самоудовлетворение.

За пределами нормы окажется лишь тот, кто отдает куклам предпочтение перед живыми людьми. А поскольку воспроизвести в тефлонах и нейлонах телесную красоту куда легче, чем психические структуры, в сфере „человеческих“ сексуальных отношений стали бы целиком доминировать ценности, почитаемые высшими: там имели бы значение лишь духовные, психические качества партнера, ибо заполучить „красавицу-роботессу“ можно было бы в любой момент, а завоевание реальной живой женщины или, разумеется, мужчины (ситуация равно распространялась бы на оба пола) было бы незаурядным успехом“.

Настасья связала ленточкой и Станислава Лема. Мысли роились в ее милой головке. Сопоставляя цитируемых авторов, „включив“ свою литераторскую интуицию, она пришла к некоторым выводам. Например, к тому, что в идеале женщина тоталитарной эпохи механистичнее любой игрушки, поскольку программируется намертво — раз и навсегда. Идеи изменяют не тело, которое, как пишет Лем, легко воссоздать при достаточном уровне технологии, а душу — психические структуры. И фантастику Насте хотелось сочинять именно про душу, а не про тело…

Высокий каштан с мощным стволом, изогнутыми ветвями, в это время года особенно некрасивыми, рос под окнами. Все вокруг уже успело зазеленеть: березы, липы, трава. А каштан все ждал своего часа, плотно сжав светло-зеленые, огромные, удивительно живые на вид почки. Анастасия знала, что скоро, очень скоро — в одну прекрасную ночь — дерево выбросит вверх из куцеватых пучков листьев матовые бело-зеленые свечи своих необычных цветов, призывно и удушливо-терпко пахнущих. И тогда корявые каштановые ветви станут прекрасными.

Она спустилась по лестнице, повторяя имена каких-то героев, даты чьих-то жизней, названия городов и стран, где жили и творили гении.

Сессия, и сегодня снова надо было что-то сдавать… Какую-то очередную „зарубежку“.

Настя подошла к старому институтскому особняку, затененному ярко-зеленой завесой первой листвы, понимая, что ни за что бы сюда больше не приходила, если бы не дела. Она чувствовала себя уже нездешней, ушедшей в иные миры и жизни, когда шла по двору, в котором произрастала роза ветров ее прошлого. Удивительно и почти невероятно, но по пути она не встретила никого из знакомых.

Настя исчезла в недрах здания, а уже через полчаса вышла с чувством исполненного долга и свежей записью в зачетке. Осчастливленная хорошим началом дня и потеряв при этом всякую „бдительность“, она направилась в сторону Центрального дома литераторов. Напрямик, по памяти она брела по тихому московскому центру. Ступала медленно и осторожно, еще не осознавая, что инстинктивно научилась по-иному, более бережно нести свое тело.

У входа в ЦДЛ она попросила первого попавшегося писателя, а члены этой братии узнаются по более или менее лихорадочному блеску в глазах, провести ее внутрь. Что он с радостью и сделал. И даже предложил выпить по чашечке кофе. Но Настя вежливо отказалась. Сегодня кофе она будет пить одна. Потому что сегодня только ее праздник: еще один сданный экзамен в еще один чудесный весенний день.

„Что ни говори, а прав Игорь, когда утверждает, что жизнь должна быть приятной и приносить радость, — думала Анастасия, — именно так: человек должен просто чувствовать удовлетворение от существования, а не искать его, не призывать любой ценой“.

Она пила кофе, самый лучший кофе в городе. В нижнем баре звучала тихая музыка. Немногочисленные в этот час посетители о чем-то мирно беседовали. Можно было догадаться, что о политике, потому что именно в таких красивых местах чаще всего приходят мысли о необходимости государственных переворотов.