Королевский гамбит (СИ) - Мила Гусева Страница 18

— Ты убил его? — очень тихо спрашивает Уэнсдэй, когда я вновь оказываюсь в её импровизированной тюрьме. Несмотря на понуро опущенные плечи и заплаканные глаза, она всё также кровожадна.

— Нет… — я щёлкаю зажигалкой и глубоко затягиваюсь горьким дымом. Только сейчас замечаю, что мои пальцы, сжимающие сигарету, полностью испачканы кровью поганого ублюдка. — Но он больше тебя не тронет. Никто больше тебя не тронет. Я не позволю им.

— Спасибо, Ксавье, — на уровне едва различимого шепота произносит Аддамс, и звук моего имени, сорвавшийся с её невыносимо красивых вишневых губ сметает последние преграды между нами.

Бросив сигарету прямо на каменный пол, я в три широких шага преодолеваю расстояние до кровати и мгновенно заключаю её в объятия.

А она… она не отстраняется.

С неожиданной силой вцепляется в мои плечи маленькими бледными пальчиками, прячет на груди заплаканное кукольное личико, прижимается так крепко, что становится трудно дышать.

А я… я чувствую себя так, словно вернулся домой после бесконечно длинной дороги.

Зарываюсь носом в смоляные локоны, пахнущие пряностями и горьким цитрусом, провожу широкой ладонью по трогательно выступающим позвонкам и понимаю, что точка невозврата уже давно пройдена.

Она была пройдена ещё в тот момент, когда я впервые увидел Уэнсдэй Аддамс на пороге нашей гостиной.

Комментарий к Часть 4

Как всегда жду вашего мнения

А пока лечу отвечать на отзывы к предыдущей главе.

Всех обнимаю

========== Часть 5 ==========

Комментарий к Часть 5

Саундтрек:

Sad Night Dynamite — Killshot

Приятного чтения!

— Какого хрена ты себе позволяешь?!

Тяжёлый отцовский кулак врезается в стол, а суровые черты лица искажает гримаса бешеной ярости — между бровей залегает сетка морщин, ноздри раздуваются от каждого вдоха, багровый румянец быстро ползёт по щекам. Разгневанный Винсент хватает стакан бурбона и опустошает его в два больших глотка.

— Я сделал то, что должен был, — твёрдо отрезаю я, абсолютно не собираясь оправдываться. — Ублюдок получил по заслугам.

Мне ни на секунду не жаль, что я сломал гребаному мудаку нос — сожалею лишь о том, что не всадил ему пулю в лоб.

— Почему же он тогда клянётся и божится, что не трогал девку Аддамсов? — отец сверлит меня пристальным суровым взглядом, но времена, когда подобное могло выбить из колеи, давно канули в Лету.

— Потому что он трус.

После быстрого осмотра покалеченного охранника наш семейный врач — пожилой седовласый мужчина, который за внушительный гонорар готов был без лишних вопросов вытаскивать пули и зашивать раны — спустился в подвал.

Невыносимо упрямая Уэнсдэй до последнего противилась, категорически отказываясь подпускать его к себе, но я настоял.

Благо, перелом не подтвердился.

Только подвывих левого запястья — врач вправил сустав одним ловким движением, наложил эластичный бинт и поспешно удалился, сунув мне рецепт на мощные обезболивающие препараты.

— Ты хоть понимаешь, что ты натворил, кретин?! — Винсент резко вскакивает со своего кресла, сжимая пустой стакан до побелевших костяшек. — Ты поднял руку на своего человека! И из-за кого?! Из-за шлюхи Аддамсов!

— Не смей так о ней говорить, — я не повышаю голос, но в интонациях звенит металл.

— О, так ты проникся к ней? — отец прищуривается, уголки сжатых в линию губ дёргаются в кривоватой усмешке. — А тебе ни разу не пришло в голову, что сучка тебя просто использует? Лжёт и манипулирует, чтобы выбраться на свободу? А ты повёлся как мальчишка, стоило ей хлопнуть глазками.

— Если в этом доме кто-то и манипулирует мной, так это ты, — никогда прежде я не высказывал свои претензии настолько открыто, предпочитая скрывать недовольство за сарказмом. И теперь с мстительным удовлетворением наблюдаю, как лицо Винсента удивлённо вытягивается. Но точка невозврата пройдена, барьеры самообладания дали трещину, и всё, что копилось в душе долгие годы, сейчас льётся наружу бесконтрольным словесным потоком. — Да-да, именно ты. Я никогда не хотел такой жизни. Ты хочешь знать, какого хрена я пью и таскаюсь по барам?! Да потому что меня тошнит от всего этого! От тебя, от твоего ублюдочного клана, от твоей блядской жажды наживы! В моей жизни уже много лет нет никакого смысла!

— О, надо думать, шлюха Аддамсов наполняет твою жизнь смыслом! — Винсент крепче сжимает стакан и ударяет им по столешнице, впившись в меня гневным взглядом стеклянных серых глаз.

— А если и так, то что?! — ярость красной пеленой застилает разум, и я уже абсолютно не отдаю отчёта в том, что несу. Мной движет лишь слепая злость и сокрушительное желание задеть побольнее. — Что именно тебя бесит? Злишься, что твоя марионетка вышла из-под контроля?!

— Нет, просто поражаюсь, в кого ты такой деградант. Сколько ты её знаешь? Два дня? — шипит отец сквозь плотно стиснутые зубы. — Раскрой глаза, кретин! Эта девка просто лживая тварь! Нет, я не позволю тебе всё испортить. Ты больше не подойдёшь к ней ближе, чем на метр. Это приказ, понял меня?!

— Я не твоя шавка, чтобы подчиняться приказам, — я и сам невольно поражаюсь, насколько ядовито звучит мой голос. Но остановиться не могу. Впервые за много лет я чувствую себя живым человеком, а не безвольной тряпичной куклой, которую Винсент умело дёргает за ниточки. — Я буду сам решать, что делать, и ты мне не указ, ясно?

Твёрдая хлёсткая фраза ставит точку в напряжённом диалоге — отец, шокированный моей внезапной непокорностью, молча хватает ртом воздух, багровеет от возмущения, нервно сжимает свободную ладонь в кулак, но… не находит, что ответить. Впервые в жизни.

Победно вскинув голову, я резко разворачиваюсь и направляюсь к выходу.

Но в дверях неожиданно сталкиваюсь с Николасом Короццо, который держит в руках большой плотный конверт.

— Босс! — капореджиме врывается в кабинет без стука. — Аддамс прислал ответ. Он готов встретиться в среду в двенадцать дня для переговоров.

В среду. Сейчас вечер понедельника.

А значит, у меня есть всего один день и всего две ночи — и я больше не собираюсь растрачивать время зря. Ключ от подвала всё ещё у меня в кармане — нащупав его кончиками пальцев, я машинально делаю глубокий вдох.

А мгновение спустя — решительный шаг в сторону лестницы, ведущей вниз.

Как только тяжёлая железная дверь приоткрывается с уже привычным надрывным скрежетом, Уэнсдэй резко оборачивается ко мне — она стоит возле стола с нетронутым ужином