Опустевший перрон - Сергей Соколов Страница 2

– Послушай, а ведь мы с тобой похоже – сказал Сергей лабрадору, – ведь когда-то, может быть вчера, мы были с теми кто был рядом. А сегодня?! Сегодня мы одни. А знаешь, как мы познакомились?!

Лабрадор склонил голову, посмотрел грустными глазами и тяжело выдохнул.

– Здесь на станции метро, мы встретились в одной компании. Как и сейчас, был тот же стук колес, люди, бегущие в никуда, тяжелый воздух и свет фонарей. Тем июньским вечером я впервые увидел ее. Весь вечер я не мог оторвать от нее глаз. Мы долго общались – разговоры были не о чем. Но и должны ли быть они о чем то? Было легко и непринужденно, она с хитрой улыбкой слушала меня, а я не мог остановиться. Мне хотелось ей все рассказать, абсолютно все. С той встречи, как мне казалось, пробежала искра, которая обещающе должна была разгореться в пожар. Долгие годы мы с ней проводили за общением почти все свободное время, поздравляли друг друга, шутили, каждый отпуск я прилетал и встречал ее на этой станции с букетом ромашек – она их так любила. Но самого главного я сказать не мог. Я боялся ее и любил. Боялся признаться ей и самому себе, что она значит для меня намного больше. Тебе хоть интересно?! – Сергей перевел взгляд на лабрадора.

Лабрадор встал, своей золотистой милой мордочкой уперся в руку, призывая погладить его жесткую шерстку.

– Значит интересно – сам ответил за него Сергей и продолжил – мы гуляли долго по вечерней Москве, для нас не было людей, машин, кварталов, пыльных дорожек и каменных набережных. Нам было просто, легко и интересно. Для меня она стала собирательным образом. Тем осенним днем она впервые меня поцеловала. Знаешь, как это было неожиданно?! Я просто провалился куда-то вниз, стрелки часов остановились. Проходящие люди тоже замерли, никто не смотрел на нас. Весь мир остановился. Мне хотелось не останавливаться и остаться в тот момент вечно. Ее дыхание, губы, взгляд, волосы, рассыпанные на плечах. А потом. Опять расставания, длинные встречи в короткие отпуска. И только километры расстояний, наверное, съедали те чувства, которые были у нас. Каждый из нас не смог сделать тот единственный шаг – каждый боялся шагнуть в неизвестность, оставить все и кардинально поменять жизнь. Наши чувства разрушило не расстояние, а страх. Предательский, мерзкий, сжирающий изнутри страх. Она не оставила этот город с широкими проспектами, зелеными парками и романтичной красотой высоких зданий, я не мог бросить своих людей. Переполненный амбициями, чувством долга, я не смог отказаться от Присяги и просто остаться и стать счастливым. Мы были необычно прекрасно противоречивы. Может и это нас погубило? Ее улыбка и ее азарт. Она безумно любила желтый. У нее была желтая тойота. Настя всегда носила что-то желтая, а я предпочитал темные тона. Для нее скорость была важна. А я любил спокойствие. Находившись по морям, подвергая себя бесконечным качкам на океанских волнах, рискуя жизнью, пропитанный солью – на берегу мне всегда хотелось ехать медленно в крайней правой полосе. Настя с удовольствием запрыгивала на американские горки, а я ждал внизу, переживая за нее. Мы любили валяться на гладко выстриженных газонах и читать. Только читали мы разные книги – она сходила с ума от приключений и детективов, я сжигал исторические романы. В метро, на долгих перегонах мы читали. Для нас было счастье вместе читать, да даже ехать и смотреть друг на друга – вдвоём рядом – это уже счастье. Иногда мы катались по кольцевой, потому что от «Охотки» до «Щелчка» нам просто не хватало времени. Станции смешивались в одну, поток людей, занятых своими делами превращались в один клубок. Были только мы – я и она – наши мысли, чувства, желания. Настя варила кофе в турке, наливала в термос, и долгими вечерами мы, поглощая кофе, не могли остановиться в наших разговорах. Кофе стало одним из наших связующих – я не любил кофе, а она могла говорить о нем вечно. Своими рассказами, процессом приготовления она заставила меня полюбить это чёрный горький напиток и не переставать его пить никогда. Настя без ума была от самолетов и полетов, а мне нравилось мчать в поезде через всю страну. Она была скромная, но наедине сводила меня с ума своими жаркими объятиями и поцелуями. Она никогда не ругалась матом, но вела себя всегда свободно и не боялась осуждения. Она стала моей единственной, моей историей, моей болезнью от которого не было лекарства. Разойдясь тогда на перроне я не стал здоровым. Каждый день я вспоминаю ее и думаю про нее. Но, наверное, уже не смогу написать ей, найти ее, встретиться.

Лабрадор несколько раз пролаял и уперся мордочкой в ноги Сергею. Он погладил его по голове и продолжил:

– А знаешь почему я здесь?! – не найдя ответа – он продолжил – в какой-то момент я понял – «…пусть мне перестанут командовать «Смирно» при каждом моем убытии с корабля, пусть ко мне больше никто не обратиться грозным и справедливым именем командир, пусть я не смогу держать в одном кулаке всех этих разных, но верных моряков, пусть мне не принесут пробу пищи и своей росписью я не разрешу накрывать на стол, пусть мне не доложат за пять минут о подъеме флага или за пятнадцать о заходе солнца, но я просто останусь счастливым человеком. Морщины полученные в тридцать лет из-за бесконечно бессонных ночей растворятся в спокойном отражении свободного человека, страшные волны, жестко бьющиеся о непреклонную сталь будут только вспоминаться за рюмкой любимого дедовского коньяка, приятно согревающего тела, седые волосы прекратят появляться после каждого дня проведенного на железе, а ночью я буду просыпаться не от звука тревожно звонящего телефона, а от тишины, которая не дает спокойно заснуть – что я должен все оставить и вернуться и быть с ней. Только я ее не найду. Все, что у меня осталось – удаленный аккаунт в социальных сетях, подаренная ее книга и фотография. Ни телефона, ни адреса. А нужны ли были они при тех встречах, при тех мгновениях, которые дарили то чувство свободы, чистоты и нежности. Мне хочется ее найти, я готов ее искать и ждать здесь каждый вечер, на этой станции, которая нас познакомила и