Любовь и вера Надежды Гречихиной - Игорь Владимирович Марков Страница 2

Я кивнул. Никто меня об этом ещё так прямо не спрашивал, но я знал, что дедушку Ленина надо любить и нельзя обманывать. «Ниточка, иголочка, красная звезда. Ленина и Сталина обманывать нельзя», – говорилось в детской считалке. Но октябрята образца 1964 года уже знали, что Ленина – нельзя, а Сталина – всё-таки можно.

– Ты был в Мавзолее? – спросила девочка.

– Нет.

– Обязательно попроси родителей, чтобы тебя туда отвели. Там Владимир Ильич лежит в хрустальном гробу. Он мёртвый, но забальзамированный… Мне его так жалко… Плакать хочется… Но нельзя. Нельзя свою слабость иностранцам показывать. Там знаешь сколько всяких иностранцев? И все приехали на Ленина посмотреть. Его все любят. И я люблю. И ты его всегда-всегда люби. Без него ничего бы не было, и нас бы с тобой не было… Сечёшь?

Я промолчал, пытаясь понять, о чём это она…

– А про свою фамилию ты что знаешь? – не дожидаясь моего ответа спросила девочка.

– Муравьёв, – повторил я.

– Я уже слышала, что Муравьёв. А знаешь, кто такой был Муравьёв? Это был декабрист. Он хотел царя убить, ещё раньше Ленина. А царь его за это повесил. Вот ведь гад! Правда?

Я кивнул. Царь, как и Сталин, а также и Гитлер, были в моей иерархии ценностей плохими гадами и, однозначно, подлежали ликвидации.

– Я буду в вашем классе вожатой, – продолжала она. – Буду к вам приходить и заниматься с вами. Помогать отстающим делать уроки. Я хочу стать учительницей. А ты хочешь быть учителем, как папа Ленина?

Я замотал головой. Я не хотел быть учителем. Я хотел стать пожарным. И не просто пожарным. Я хотел стать военным пожарным, как те солдаты, которые иногда останавливали свою красную машину около магазина и разрешали посидеть в кабине, пока один из них ходил за сигаретами.

– Пионеры! – раздался голос учительницы. – Все прикололи звёздочки октябрятам? Отойдите на два шага назад… Подравняйтесь по линеечке… Внимание… К борьбе за дело Коммунистической партии Советского Союза будьте готовы!

– Всегда готовы! – хором ответили пионеры и поднесли к голове правую руку, отдавая салют.

Так я в первый раз увидел Надю Гречихину. Она была в парадной пионерской форме: синей юбке в складочку и белой блузке. Вокруг шеи красный пионерский галстук, а на голове синяя пилотка, из-под которой торчали белые капроновые банты. Она показалась мне очень взрослой и красивой.

– Твоя Надька – дура, – разрушил моё первое романтическое впечатление Павлик, когда мы шли после школы домой.

– Она не моя, – возразил я.

– Ну она же тебе звёздочку прикалывала. Я видел. Я её брата знаю, он во втором классе учится. А он говорит, что Надька – дура. Она на своём Ленине жениться хочет…

– Ну и пусть женится… – сказал я. – Мне то что?

И мы пошли дальше, разбивая каблуками ботинок первый тонкий лёд на подмосковных лужах.

В четвёртом классе нас принимали в пионеры.

Приняли всех. Даже двоечника Сёмина. Хотя наша учительница, Агриппина Васильевна, пугала, что его не примут. А Сёмин оказался таким активным пионером, что даже майских жуков приходил ловить в пионерском галстуке. Потом, в старших классах, он стал чемпионом области по лыжам, и его забрали в спецшколу для одарённых спортсменов. Больше я о нём ничего не слышал. Наверное, его спортивный талант оказался недостаточно большим, чтобы показывать по телевизору.

Торжественное мероприятие проводили на сцене ГДО (гарнизонного дома офицеров). В глубине сцены на тумбочке стояла большая белая гипсовая голова Ленина. Её освещали несколько дополнительных лампочек. Старшие товарищи говорили пламенные речи о том, что мы уже не октябрята – внучата Ильича, а пионеры – будущие комсомольцы. Родственные связи с вождём при этом, вероятно, обрывались.

Нас выстроили по категориям. Сначала – отличники и октябрятские активисты, а за ними все остальные. Передовикам галстуки повязывали почётные гости, а остальным внучатам – комсомольцы из старших классов.

– Здравствуй, Илья, а я тебя помню, – сказала девочка в белом парадном фартуке.

Надя Гречихина сильно изменилась. Она оказалась на голову выше меня. И первое, что я увидел, когда она подошла вплотную, был маленький значок в форме красного знамени с золотистым профилем Ленина и буквами ВЛКСМ. Значок висел на белой лямке, плавно обтекавшей уже сформированную девичью грудь.

Вспоминая этот момент партийной эволюции – переход от головастика к лягушонку, – мне захотелось добавить в печатный текст своего рассказа немного эротизма, для остроты, но, подумав, я решил этого не делать: в десятилетнем возрасте меня нисколько не волновала внешность девчонок, тем более старшеклассниц.

Я стоял ровно, глядя перед собой. На согнутой в локте руке концами вниз висел старательно выглаженный пионерский галстук. Надя взяла его, перекинула, как косынку, через мою голову и завязала на шее красивым узлом.

– Ну вот, – сказала она, расправляя уголки красной ткани поверх белой рубашки, – теперь ты настоящий пионер. Будешь помогать комсомольцам строить коммунизм и любить Владимира Ильича Ленина – вождя всех рабочих и крестьян во всём мире.

Она ещё раз поправила концы галстука на моей груди. Это было невыносимо.

«А вдруг она заметила? – подумал я. – Чего она там всё разглаживает».

Высокие слова о любви к вождю, сказанные высокой девочкой, улетели ещё выше – куда-то в безвоздушный космос, минуя мой детский формирующийся мозг. В этот миг он был заполнен только одной мыслью: «Лишь бы она не заметила и никому не рассказала, что у меня… девчачья рубашка».

В нашем военторге белые рубашки детских размеров были только для девочек: с застёжкой на другую сторону и выточками. А ехать в Москву и искать мальчиковую рубашку было уже некогда. Выточки мама распорола и разгладила утюгом, а вот пуговицы переставлять не стала. Сказала, что на своей машинке она не сможет обметать петли.

Не знаю, кого следует благодарить: господа бога или пролетарского вождя, но Надя мою позорную рубашку не заметила. Она была вся поглощена величием возложенной на неё миссии… Наконец, оставив в покое мой галстук, она отошла на несколько шагов назад. На меня она больше не смотрела, а свой счастливый взор обратила к белой ленинской голове.

– Внимание, пионеры! – скомандовал, кто-то из взрослых. – К борьбе за дело Коммунистической партии Советского Союза будьте готовы!

– Всегда готовы! – хором ответили мы и салютуя подняли руки.

– Вот почему так? – сказал мне Павлик по пути домой. – Парамонихе, отличнице, галстук завязывал спортсмен – чемпион мира по тяжёлой атлетике, а мне какая-то толстая девка из десятого класса. Где справедливость?

Я не ответил.