Кей Мортинсен - Лето перемен Страница 2

Что ж, одну-то жертву баньши получили. Джон нахмурился, вспомнив сказанное адвокатом по телефону. Маргарет Леконсфилд умерла два месяца назад, перед самой смертью вернувшись в Англию и поселившись в их старом доме. Ведьма Мардж.

Конечно, всей армии ищеек, нанятых Джоном, и в голову не могло прийти, что она остановится в этом доме. И уж полнейшей неожиданностью явилось то, что своим наследником Маргарет официально назначила своего мужа, Джона Леконсфилда, лорда Февершема.

Бедная Маргарет… Эта мысль явилась неожиданно и поразила его самого. Он столько времени проклинал ее и желал ей всяческих несчастий, а теперь жалеет. Что ж, как ни крути, а умереть в возрасте неполных тридцати — это трагедия.

Джон нахмурился, кусая губы. Целых два месяца! Как там Джеки? Разумеется, он не мог остаться в полном одиночестве, за ним кто-то присматривает, благо Маргарет сбежала год назад отнюдь не с пустыми руками. Одних бриллиантов могло бы хватить, но она ухитрилась еще и подделать его подпись на чеках и сняла приличную сумму со счета в банке.

Зная ее отвращение к материнству, можно предположить, что она сразу же наняла для Джеки няню, а то и двух, так что мальчик сейчас под присмотром.

Но что, если малыша забрал к себе любовник Маргарет? Или кто-нибудь из ее родственничков? Что, если маленького Джеки вообще отдали в приют?!

Джон резко крутанул руль, но машина была слишком длинна и тяжела для крутого поворота, так что несколько секунд он просто-напросто боролся с ней, пытаясь удержаться на трассе. Потом притормозил, съехал на обочину и ошеломленно откинулся на спинку сиденья. Во что ты превратился, Джон? Только и не хватало сейчас попасть в автокатастрофу! Тогда малыш Джеки останется круглым сиротой, а уж этого никак допустить нельзя.

Темные брови сошлись над прямым, тонким носом молодого лорда. Темно-серые глаза сверкнули мрачным блеском. Он никогда больше не допустит ошибки. Ни одной. Даже самой маленькой.

Он будет жить для сына. Он пройдет через огонь и воду, он сметет все препятствия на этом пути, он уничтожит всех, кто посмеет помешать ему.

Никто и ничто больше не разлучит Джона Леконсфилда с его маленьким сыном.

Вероника осторожно вытащила затекшую руку из-под румяной щечки спящего ангела.

— Спи, барашек маленький. Козлик упрямый. Спи, Джеки.

Она потянулась, не отрывая глаз от ангела. Осторожно поднесла к губам пухлые пальчики, а потом бережно спрятала маленькую ручку под покрывало. Перекатилась набок и несколько неуклюже сползла с постели.

Комната носила следы полного и несомненного разгрома. Такое впечатление, что по ней недавно пронесся поезд-экспресс, причем не по прямой, а по кругу, да еще и несколько раз. Вероника осторожно повертела головой, восстанавливая кровообращение. Забавно, она никогда в жизни не чувствовала себя более уставшей — но и более счастливой.

Эти два месяца, прошедшие после смерти бедняжки Маргарет, Вероника провела исключительно в обществе упрямого козлика и кудрявого барашка, ангела и бесенка в одном лице, малыша Джеки. Недавно научившись ходить, а также изъясняться на не очень-то понятном, но весьма категорично звучащем языке, он не оставлял Веронику в покое ни на минуту, если не считать сна и купания, впрочем, и тогда она, естественно, была рядом.

Джеки… ангел… Барашек мой кудрявый… Где теперь твоя мама, малыш?

Вероника вздохнула. Воспоминания нахлынули на нее, вызвав и слезы, и улыбку.

Много-много лет назад, барашек, тетя Салли и дядя Фил Картеры взяли в приюте Святой Марии Магдалины двух девчонок. Совершенно, надо тебе сказать, разных девчонок. Одна — огонь, вихрь, кокетство и каприз, сила и хитрость, ангельское личико и ум дикой кошки. Другая — сладость и свет, тихий ручей, рассудительность и покладистость, доброжелательная улыбка и твердое убеждение в том, что все люди, в общем-то, хорошие.

М-да, барашек, в принципе, за эти годы мало что изменилось. Огонь и вихрь превратились в стихийное бедствие, тихий ручей предпочитал мирное течение меж привычных берегов, но дружить они всегда дружили, даже, можно сказать, ладили, хотя в последние лет десять все их общение сводилось к открыткам на Рождество и на дни рождения.

А потом Маргарет прислала то письмо. Она никогда не умела сглаживать острые углы, да и беде в глаза посмотреть умела.

«Я умираю, Ви. Позаботься о Джеки. Не сердись на меня, сестренка. Я была не слишком хорошей девочкой, верно? Ладно, проехали. Целую. Твоя Марго».

Конечно, у Вероники была своя жизнь, работала также друзья, круг общения, дом, покой, но она ни на секунду не пожалела обо всем этом, впервые взяв на руки маленького кудрявого барашка по имени Джеки. Ангела и упрямого козлика. Маленький вихрь и огонь. Сына Марго.

Как это было, Джеки, ты, разумеется, не помнишь, а вот твоя тетя Ви прекрасно помнит. Первые дни — ужас и радость. Радость — огромная и безбрежная, как море, потому что на руках у нее оказался маленький теплый человечек, которому крайне необходима была вся ее нерастраченная любовь и нежность. Ужас — потому что она понятия не имела, как этого человечка укачать, накормить, помыть, переодеть в сухое и снова помыть, потому что рук всего две, а учебников по этому делу не написано. Написано, конечно, но писали их, судя по всему, мужчины. Как это: «Переоденьте малыша, положите его в кроватку и сварите ему кашу…» Как можно переодеть брыкающееся и орущее тысячерукое и тысяченогое существо, которое норовит засунуть в рот все, до чего может дотянуться, и писает через каждые пять минут? А каша? Ее же надо помешивать непрерывно, а существо в этот момент уже убежало из кровати и подбирается к розетке!

Удивительно, но дня через три ужас испарился, и Вероника Картер лихо варила каши, пеленала упрямого козлика, небрежным движением бедра включала стиральную машину, а потом гладила пеленки, одновременно исполняя племяннику колыбельную песню. Джеки нравилось.

Вероника рассмеялась, сама себе зажала рот и на цыпочках побежала на балкон. Здесь стоял шезлонг, в котором она и вытянулась с громадным удовольствием.

Эх, сейчас бы поспать часиков десять!

На грудь Веронике свалились две растрепанные маргаритки, и она хихикнула, вспомнив восторг Джеки, когда они ползали по лужайке перед домом и украшали буйные черные кудри тети Ви цветами, перышками и веточками.

Ванну она примет, когда стемнеет, а пока полежит здесь, наслаждаясь последними лучами солнца.

Только теперь Вероника Картер поняла, какой пустой и бессмысленной была вся ее жизнь до этого. Странно, один младенец в один день берет и переворачивает все с ног на голову, а вернее, с головы на ноги, и все становится совершенно ясно, правильно и понятно.