Дениз Робинс - Сладостная горечь Страница 2

Однако их союз был слишком гармоничным, с горечью потом говорила себе Венеция – ничто, как бы прекрасно оно ни было, не может продолжаться вечно, и внезапно, когда Мейбл исполнилось девять лет, все было кончено. Разыгралась одна из тех ужасных трагедий, которые, на первый взгляд, кажутся лишенными смысла или значения.

Это произошло, когда Мейбл находилась в школе-интернате, и они с Джефри впервые решили провести долгие каникулы без обожаемого чада, отправившись в Италию. Джефри очень хотелось побывать в Риме.

Спустя неделю его сразила инфекция, оказавшаяся смертельной. И по сей день никто не знает, что же случилось. И по сей день Венеция старается не вспоминать весь ужас, выпавший на ее долю. В особенности тот вечер, когда у Джефри закололо в животе. Поспешно вызванный врач не смог установить диагноз, и после отчаянного разговора по телефону с матерью Джефри Венеция на самолете вывезла мужа обратно в Лондон и поместила в клинику. Он умер через несколько дней. Для Венеции это испытание оказалось ужасным. До сих пор, живя с мужем, она не знала никаких тревог и забот, ни о чем особенно не беспокоясь.

С замиранием сердца она следила за тем, как ее красивый и находящийся под тщательным медицинским наблюдением Джефри превращается в исхудалого старика с впавшими глазами и перекошенным ртом. Испытывая страшную боль, он тем не менее не жаловался: только держался за ее руку и просил быть рядом.

Его сердце отказало до того, как врачи успели провести необходимые патологические исследования: лабораторные анализы, тесты, инъекции. Оказалось, что он страдал сердечной недостаточностью. Итак, он умер, оставив ее с Мейбл вдвоем. И Венеция тогда подумала, как Бог может быть таким жестоким… столь жадным до человеческой жизни, что Он забирает мужчину тридцати семи лет, который имел все, что только можно иметь на земле. Для его матери это было жестоким ударом, так как леди Селлингэм недавно похоронила мужа. Но старая женщина проявила большое мужество, приходящее только с годами и опытом. Она, молившаяся на сына, помогла Венеции пережить первые горькие месяцы потери и одиночества.

– У тебя есть маленькая дочь… вылитый Джеф. Она будет служить тебе утешением, – говорила леди Селлингэм, успокаивая рыдающую Венецию.

Мейбл была очаровательным ребенком с мечтательными серыми глазами Джефри и пепельными волосами матери. Какое-то время мать с дочерью оставались в уютном коттедже, выходящем фасадом на Ричмонд-парк, куда мать Джефри переехала после смерти отца, продав старый дом. Это был залитый солнцем небольшой дом, полный антиквариата и книг, которые любил Джефри. Целый год Венеция не открывала свой собственный дом, где они жили вместе с Джефри. Этот элегантный дом располагался в тупике вблизи Кенсингтон-гарденс. Джефри особенно любил Кенсингтон-гарденс, и Венеция часто вспоминала то счастливое время, когда они все втроем ходили в большой парк, и маленькая Мейбл пускала кораблики или кормила уток, плавающих по озеру. Однажды, когда он отойдет от дел, любил говорить Джефри, они купят дом в деревенской глуши и уединятся от всего мира. Но в первые годы их совместной жизни им обоим нравился белый домик с желтыми дверями и окнами с видом на Альберт Холл. Джефри сам отбирал украшения и помогал Венеции приобретать мебель. После его смерти у нее не хватило сил оставить дом. Пережив первоначальный шок, Венеция находила утешение, оставаясь среди его вещей и представляя себе порой, что видит мужа, неторопливо двигающегося по комнате… родного и до боли знакомого человека с пустым рукавом, пришпиленным к груди, и обнимающим правой рукой ее и ребенка.

Воспоминание об этой любви помогало Венеции выстоять в первые два-три года после его смерти. В конце концов она свыклась с мыслью, что его с ней больше нет, и смогла сделать то, что считала правильным делом, – опять направила Мейбл в интернат. Не из-за эгоистических соображений, будто бы она, мать, будет теперь свободно распоряжаться своим временем, а потому, что пришла к убеждению, что, держа своего единственного ребенка взаперти дома, она оказывает ему плохую услугу. Мейбл унаследовала от отца тягу к знаниям. Ей нравились занятия в школе, и каникулы превращались в настоящий праздник, когда мать и дочь воссоединялись вновь после долгой разлуки.

Многие мужчины хотели жениться на вдове Джефри Селлингэма. Красивая сорокалетняя женщина с деньгами – лакомый кусочек. Венеция была по-настоящему мила, ее светлых волос лишь едва коснулась седина, а тело оставалось сильным и гибким. Ровный овал ее лица, прекрасные темно-карие глаза, посаженные чуть раскосо, очаровывали людей. Она одевалась со вкусом, была хорошей хозяйкой и умела поддержать разговор. Не обладая высокой техникой, она очаровательно пела и играла на фортепьяно. Ее друзья всегда говорили Венеции, что без нее компания не компания. И она часто принимала друзей у себя…

Венеция продолжала лежать в постели, вспоминая и размышляя, в это утро дня своего рождения. И впервые в своей жизни она неохотно признала тот факт, что ей минуло сорок четыре года.

До встречи с Майком она особо не задумывалась о том, как быстро летит время. Подобно любой красивой женщине она пыталась сохранить иллюзию молодости и красоты, насколько это в ее силах, но понятие «старения» не волновало ее, даже когда вокруг глаз начали собираться тонкие морщинки, когда живот стал не таким упругим и талия немножко увеличилась, и, глядя на себя в зеркало, она больше не могла назвать себя молодой. Теперь она могла бы воскликнуть вместе с французами: «Сорок – старый возраст молодости, а пятьдесят – молодость старого возраста».

Пятьдесят! Венеция смущенно поежилась, придя к выводу, что через пять лет она достигнет полувекового рубежа. А Майку не будет и сорока. В сорок лет мужчина находится в самом расцвете.

Она вспомнила, когда впервые увидела Майка в красном камзоле, легко и красиво танцующим с девушкой, объектом его увлечения в то время.

«Знаешь, как это бывает, – позднее он объяснил Венеции. – Приходится говорить женщине комплименты, целовать ее и дарить орхидеи. Лично я завожу романы для самообороны. Это позволяет отваживать тех женщин, которыми не хочешь увлекаться!»

Типично для Майка с его колоссальным эгоизмом. В этом красном камзоле он выглядел неотразимым: сильно загорелая шея на фоне белого широкого галстука, голубые глаза на загорелом лице и узковатые смеющиеся губы. Майк постоянно смеялся. Самым обворожительным его свойством было желание смеяться и шутить. Одновременно он умел казаться милым и дружелюбным, и эта ребяческая сторона в характере Майка тронула сердце Венеции. Это был человек без семейных уз, если не считать прикованного к кровати отца, служившего, как и Майк, когда-то на фондовой бирже. Майк, насколько могла судить Венеция, не сколотил состояния в качестве маклера, равно как и его партнер, Тони Уинтерс, с которым он делил квартиру. Молодым людям, судя по всему, жилось несладко. Как бы там ни было, но Майк ухитрялся охотиться и летом отдыхать на юге Франции.